Квадрат 2543 - [44]

– В каком смысле? Если вас интересует моя родословная, то, вкратце, я – фавн по имени Сутр. А в этом доме я гость лесника и его жены. Позвольте задать встречный вопрос. А вы кто?

– Мы люди.

– Я заметил.

– Меня зовут Василий, а это моя жена, Марина.

– Прекрасно. А ваши вещи и документы какими судьбами занесло в дом лесника?

– Мы их в лесу потеряли.

– Как же вы их потеряли? Что же вы делали в лесу?

– Отдыхали. У нас отпуск.

– Как же надо отдыхать, чтобы потерять рюкзаки в лесу?

– Какое вам дело? Почему вы так интересуетесь?

Марина начала раздражаться. Фавну именно это и было надо.

– А почему вы нервничаете? Вы что-то дурное замыслили, раз нервничаете? Больные нервы – верный признак того, что вы живёте не в ладах со своей совестью. Совесть свою надо чаще слушать. Это всё равно, как с Богом поговорить, многое проясняется. Через совесть-то ваше Высшее Я, то есть часть Бога, с вашим разумом и связывается.

– Я знаю.

Василий гордо выпятил грудь:

– Я практикую йогу.

– Знаешь, практикуешь, а совестью не пользуешься. Вы, люди – большая загадка. Что толку знать, если ты не применяешь знания на практике? Только спишь хуже.

– Я применяю. Я излечился от паралича нижних конечностей!

– Это похвально. Оживить конечности – дело нужное, а с центром управления связаться вы не пробовали? Вы только на периферии работаете? Головной мозг не очень интересует?

– Что вы себе позволяете?! Да я. Да что вам объяснять!

– Расскажите-расскажите. Очень интересно.

– Вы специально нас оскорбляете. Я не хочу говорить с вами в таких тонах.

– А вы не оскорбляйтесь. Мало ли кто чего говорит. Давайте поговорим в других тонах. Задайте интонацию.

Сутр присел на обшарпанный стул, сдвинув ноги, положив руки на колени, как девочка-школьница, всем видом своим демонстрируя смирение и расположенность к собеседникам. Василий позволил себе устроиться на диване рядом с женой. Посидели молча.

– Так что с головным мозгом? Вы так и не расскажите?

– Вот ты пристал!

– Сударь! Мы с вами уже на «ты»? Хорошо. А в чужой дом ты без приглашения вломился в сговоре с мозгом? Или с совестью? Кто заводила?

– Так ты же меня сам спровоцировал!

– Мало ли кто кого на что провоцирует! Тебе мозг на что? Ты не провоцируйся. Ты же практикуешь техники, позволяющие отличить чью-то провокацию от голоса разума.

– Да уже как-то не регулярно. Не получается заниматься регулярно: работаю, учусь.

– Ну, да: «за чертями по болотам бегаю.» Понимаю. Не до практик, не до совести.

– Откуда вы знаете?

– Совесть и разум слушаю. Они передают.

Детские щёки огромного юноши покрылись багровым румянцем, маленькая спутница жизни его заелозила на своём месте и зашмыгала носом. Сутр угомонился – его совесть передала, что цель достигнута.

– Хотите чаю? Мне разрешено здесь распоряжаться в отсутствии хозяев.

– Да, если можно.

– Сейчас, только пойду юбку надену, чтобы вас не смущать.

– Спасибо.

* * *

С самого утра Сонечку тянуло из дома вон. Если бы у неё были деньги, то она, не раздумывая, поехала бы на рынок в город и накупила бы детских вещичек. Но денег не было. В огороде хлопотала мама. Обречённостью веяло от её согнувшейся над грядкой фигуры. Сердце опять оказалось в тесках, заныло, запечалилось.

Захотелось броситься к маме на шею и расплакаться, как в детстве, уткнувшись носом в теплую грудь. Остановив свой порыв, стряхнув с себя жалость и нежность, она собралась, восстановив прежнюю решительность: «Нет-нет. Я уже жду ребёнка, уже ничего изменить нельзя, мама всё равно не простит, не поймёт, она меня осуждает, надо привыкать, что её поддержки у меня нет».

– А твоя-то у неё есть поддержка? Девочка, любовь – это то, что

ты излучаешь ко всем. Нельзя любить одного

и отвергать другого ближнего.

Что-то не складывалось в голове. Решительность долго не продержалась. Находиться дома, рядом с удручённой матерью, не было сил, да и идти особенно тоже не куда. Два дня, проведённые без любимого, показались вечностью. Знать, что он рядом, но не приходит и не зовёт, было пыткой. Как жить дальше самостоятельно, не опираясь ни на кого, она не хотела думать, – в эту сторону даже сориентировать мысли, казалось абсурдным. Душа гнала из дома, мозг удивлялся этому порыву и находил объяснения противоположной позиции. Когда Сутр разразился неудавшимся криком Тарзана, обе женщины, и Соня, и её мать, были в доме, но вопль не мог остаться не услышанным.

– Мама, что это?

Сонечка впервые за последний месяц, намеренно выйдя к матери из своего убежища, маленькой комнатки под самой крышей, обратилась к ней, забыв о свой непримиримой позиции.

– Не знаю. Хулиганит кто-то, наверное.

– Это же из соседнего дома. Кто там может хулиганить? И Евдокия, и Сергей должны быть дома.

– Может, они и хулиганят.

– Там и топот какой-то. Как это они так могут?

– Мало ли кто и как может.

– Мама, опять ты!

Сонечку задело за живое слово не высказанное, но висевшее в воздухе. Обида бросилась к лицу краской на щеках, по дороге обездвиживая мозг. Она выскочила на улицу и пошла к ставшему почти родным за последние полгода двухэтажному дому, в котором Сусанины знакомились в этот момент с Сутром. Решительно поднявшись на крыльцо, взявшись за перила, она приготовилась стучать в дверь, как вдруг почувствовала резкую боль внизу живота. Постояв, скрючившись, с полминуты, резко побледневшая и осунувшаяся, холодными и мокрыми руками цепляясь за стены дома, понимая, что происходящее с ней, лучше никому не видеть, девушка, парализованная болью, выгнув неестественно спину, запрокинув голову, медленно понесла себя назад, к матери.