Кузя, Мишка, Верочка - [28]

Только года через полтора Вера рассказала, как ей было трудно с Митей первое время. Любить она его поначалу особо не любила. Да и трудновато любить ребенка, который то и дело строит какие-нибудь каверзы. И громко хохочет, когда каверза удается. Митя не слушался. Митя хамил. Митя вел себя отвратительно. И делал все это как будто нарочно. Демонстративно. И так смешно ему было, так радостно он смеялся, когда видел, что взрослые еле удерживаются, что бы не закричать, не заплакать. «Вот это хуже всего, — говорила Вера, — когда я плакала и видела, что ему — смешно».

Спросили Веру, почему она ничего толком не рассказывала? Почему не делилась, не просила помощи? Не искала сочувствия и моральной поддержки? «А чего рассказывать? — Вера пожимала плечами. — Сочувствия мне особо не нужно было… А помощь? Ну а кто мне мог помочь? Помощь нужна, если случилось что-то… А тут — ничего же не случилось. Я ведь знала, что так будет». Вера жила по принципу «взялся — держись». Воспитывала Митю, сцепив зубы. Терпела его выходки. Старалась видеть хорошее и не обращать внимания на плохое. «А знаете, что меня поддерживало? — спросила Вера. — Когда мне было совсем плохо, я говорила себе: „Я просто воспитатель. Я взялась вырастить этого ребенка, я взялась сделать эту работу. И я ее сделаю“».

Самый трудный период у Веры наступил, когда Митя пробыл в их семье чуть больше года. И с дочкой именно тогда отношения стали резко ухудшаться. И с Митей вдруг стало невыносимо тяжело. Да и у Веры с Петей что-то разладилось. Силы иссякли, эмоции потухли. Энтузиазма стало гораздо меньше. К тому же к концу года с надеждой ожидали «завершения периода адаптации»[16]. А он все не завершался и не завершался… И от этого становилось так мучительно тяжело… Именно в это время Вера сказала, что они вряд ли возьмут в семью Катю, Митину сестру. «Я просто не потяну еще и это, — честно сказала Вера, — и если вы считаете, что брат и сестра непременно должны жить в одной семье, то тогда забирайте Митю».

Это заявление Веры ничего особо не меняло. Катя по-прежнему жила в доме ребенка, ничего не надо было решать срочно. Теоретически — да, не очень-то здорово, что брату и сестре придется жить в разных семьях. Но ведь до сих пор они и жили по отдельности. В любом случае, не забирать же Митю из семьи для того, чтобы он в детском доме ожидал воссоединения с сестренкой! Веру спросили, а хочет ли она сама отдать Митю? Нет, отдавать ребенка Вера не хотела и не собиралась. Она просто не хотела «прибавления в семействе».

Прошло время. Больше двух лет. Катю перевели из дома ребенка в детский дом. Девочка была абсолютно лысая. Причины облысения неизвестны. Пришла какая-то непонятная информация, якобы ребенок пережил сильный испуг, от этого и волосы выпали. Какой испуг мог пережить двухлетний ребенок в детском учреждении?

Семья для Кати нашлась почти мгновенно. Решительная Марина, казалось, даже толком не поглядела на фотографию. «А когда мы ее можем забрать?» — спросила она. «А когда вы хотите?» «Мы хотим завтра, — сказала Марина, — завтра можно?» Потом подумала и прибавила: «Я покажу вам свои детские снимки, и вы все поймете…»

«Завтра» взять Катю не получалось. Марине и мужу еще нужно было дособирать какие-то справки и дождаться решения консилиума. Познакомиться с директором, поговорить со всеми специалистами. И уж тогда — знакомиться с ребенком. «Давайте как-то побыстрее, — торопила Марина, — а то время упустим». «Почему упустим?» Марина смотрела сердито: «Ей же волосы отращивать надо, побыстрее! Она же девочка, ей нужно, чтобы волосы были…»

Марина всегда хотела девочку. И муж ее, Вадим, тоже хотел девочку. Дочку. Два сыночка у них уже были. Два здоровенных «лба», давно вышедших из детского возраста. «Хорошие мальчишки, — говорил Вадим, — правильные. Дрались, хулиганили. Из школы одного как-то выгнать хотели… но не выгнали». Марина улыбалась, сердито говорила: «Я хочу, чтобы дома на столе лежала скатерть. Настоящая скатерть, накрахмаленная, белая. Меня так мама воспитала — чтобы в доме уютно было, чтобы красивые вещи… А мужикам разве нужна скатерть? Вот будет у меня дочка, я передам ей все, чему меня мама научила!» Вадим слушал, молчал, улыбался. Потом говорил, как будто себе самому: «Зачем нам скатерть, не пойму? Она ее стелит, а мы осторожненько так — раз, и сдвинем. Мешает ведь…»

Марина сердилась. Вадим улыбался. Они прожили вместе много лет. Они хотели, чтобы у них была дочка. Катька пошла к ним сразу. Глядела исподлобья, поджимала губы. Но на руки пошла без боязни. Совсем маленькая лысенькая девочка. Большеглазая. Неразговорчивая.

Семья знакомится с ребенком, когда документы уже собраны, подготовка и обследование семьи пройдены.

И написано заключение, и сто раз проговорено, какого ребенка могли бы взять, а какого — нет. Знакомство может состояться только после того, как семья поговорит с теми, кто знает о ребенке. Кто может рассказать о том, какие есть проблемы. Чтоб не получалось так, что знакомство уже состоялось, а семья «вдруг» понимает, что ребенок «не их».

Марина и Вадим долго разговаривали с врачом. Все-таки облысение — это проблема. Супруги настроены были оптимистично. «Подумаешь, волос нет, — решительно объясняла Марина, — отрастут. Понятно ведь, что от стресса выпали. Вот поживет в спокойной обстановке, почувствует, что мы ее любим, — волосы и вырастут». «А если не вырастут?» — упорно задавали Марине вопрос сотрудники службы.