Кузьма Минин - [50]

Посадские сплетницы объявили вдове настоящую войну. Да и не только сплетницы; подозрительно посматривала в ее сторону и вся нижегородская знать.

Один только человек не страшился выступать на защиту вдовы: это был земский староста Кузьма Минин.

Когда арзамасские и смоленские разоренцы прибыли в Нижний, Марфа Борисовна первая тайком помогла им деньгами.

Однажды она пожаловалась Минину на то, что ее беспокоят по ночам воры, похищая разную хозяйственную утварь.

Кузьма махнул рукой:

— Не кручинься. Я дам тебе надежного караульщика.

Он крикнул Гаврилку Ортемьева. Марфа Борисовна залюбовалась парнем, но не решилась сразу взять его в работники.

— А что скажут у нас на посаде, коли узнают, что у меня в доме живет такой парень?

— Пустое. Сухую грязь к стене не прилепишь. Пускай болтают.

Гаврилка поступил сторожем ко вдове в дом.

* * *

В этот день с утра он с большим усердием топил баню. Вчера еще навозил полный сарай дров. Марфа Борисовна укоряла: не надо, мол, тебе такими делами заниматься, у нас то делают бурлаки, братья Яшины. А он: «Я — бобыль, ты — вдова, кому же мне и порадеть!» Настойчив оказался, упрям. Из-за него в это утро и в собор не пошла. Осталась следить за ним, как бы не сжег баню. Не грешно ли? Он смеется: «На добре спасибо, а за грехи я уж сам расплачусь!» Глядя на его высокий рост, голубые, немного усмешливые глаза и шелковые русые кудри, Марфа Борисовна от всей души готова была принять часть греха и на себя. Одинокий он, бедный, круглый сирота. Розовую рубашку с вышитым воротом, которую он по праздникам надевал, — она ему подарила. Потом тайком из окна любовалась на него в новой рубашке.

Во время топки бани Марфа вышла в сад. Она остановила Гаврилку, несшего охапку дров, шепнув:

— Кузьма Минич пришел… Подожди топить.

Гаврилка смиренно положил дрова у своих ног, вздохнул, почесал затылок:

— Вот те и на!

И, недолго думая, вдруг обнял маленькую, теплую вдову.

— Что ты! Что ты! Опомнись!

— Прости, боярыня…

Вырвалась и, поминутно оглядываясь, побежала в дом. Гаврилка решил повременить, не подкладывать дров. «Э-эх-ма!» Пошел за ограду, сел на берегу. Сквозь листву устремил взгляд на Волгу. Одинокий челн: рыбак возвращался в Благовещенскую слободу. «Чудак! До рыбы ли теперь? Ах, господи, господи!» Трудно бороться рыбаку против течения. Относит назад. Навернулось сравнение: он, Гаврилка, старается побороть в себе любовь к вдове, но и его относит назад. Любовь берет верх. Улыбнулся: «Такая маленькая и такая сильная!»

* * *

Минин имел вид унылый, утомленный. Медленно потягивая брагу, он тихо рассказывал о том, что печерский архимандрит Феодосий тайно благословил его, Минина, на свершение задуманного; надеется, что царем вновь поставят Василия Шуйского. Никто ведь так не одаривал Печерского монастыря, как Шуйский. Хорошо жилось инокам в его царствование. Пришлось пообещать Феодосию выкуп Шуйского из плена. Минин рассмеялся. Кому нужно выкупать царя Василия из польского плена? Однако архимандрит поверил.

Марфа Борисовна сообщила Минину, что Болтин, человек обиженный царями и боярами, незнатный мелкий дворянин, уговорил таких же, как и сам, бедных дворян — Злобина, Доскина и других, придерживаться Земской избы: мол, толк выйдет.

Марфа Борисовна говорила, сбиваясь и путаясь. Она еще никак не могла прийти в себя после неожиданного объятия Гаврилки: «Вот так сторожа дал мне Кузьма Минич!» Разрумянилась. Улыбнулась своим мыслям.

— Ты сегодня не тот, что всегда, Кузьма Минич, — не глядя на своего гостя, сказала она.

— Устал я, замаялся совсем, — вздохнул Кузьма и налил себе браги. — Дело задумано великое, а что выйдет, господь ведает.

Немного помолчав, добавил:

— И сложа руки сидеть нельзя. Никак нельзя. Государство гибнет.

— Кузьма Минич! А что будет с народом, когда изгоним ляхов?.. Неужели опять заберут его в кабалу? (Марфа Борисовна в эту минуту думала о судьбе Гаврилки.)

Минин задумчиво покачал головой.

— Не знаю. Защищая государство, должно думать прежде всего о побитии врагов. А там будет видно. Протопоп Савва подобен малому дитяти, думая, что люди пойдут на Жигимонда токмо ради царства небесного. Забыл он, что рождены мы для земного царства. Да не одни наши пойдут против него, пойдут и иной веры люди. Их нашим богом не уговоришь! Мир, справедливость и хлеб им нужны… Измучился народ в подневолье… — тяжело вздохнув, закончил свою речь Минин.

Гаврилка, насидевшись на берегу, прокрался снова в баню. Огонь в печи погас. Пришлось разжигать снова. «Ах, Минич, Минич! Не ко времени пришел!» — осматривая чисто вымытые скамьи и полок, стал досадовать парень. Прокрался опять к дому. Прислушался.

Минин жаловался, с каждым днем ему становится все труднее. Со всех концов стекаются ратные люди в Нижний, да холопы, да крестьяне, ушедшие от своих господ. Вновь назначенный «троеначальниками» воеводою уезда князь Звенигородский велит их угнать обратно; им-де нечего тут делать, и незаконно-де они ушли из вотчин. Работу, действительно, стало трудно для них находить.

А кормить без работы — денег нет. Самое же главное — нет верных вестей из Москвы. Каждый врет по-своему. Новый воевода князь Звенигородский уверяет — под Москвою дела идут как нельзя лучше и никакой помощи, кроме денежной, будто бы там не надо. Деньги советуют посылать Трубецкому.