Кутящий Париж - [80]

— Я к этому и иду. Между вами, господин де Томье, и господином Леглизом произошла ссора. Как предотвратить ее последствия?

— Сударыня, я объясню вам это сейчас, хотя подобный предмет мало удобен для обсуждения с молодыми девушками. В данном случае господин Леглиз жестоко обидел меня и обязан дать мне удовлетворение. Последнее он может исполнить, извинившись передо мною или приняв мой вызов на поединок.

— Кто же из вас прав?

— Вопрос не в том, сударыня. Он меня оскорбил.

— Но разве вы не сделали ничего, чтобы довести его до этой крайности?

— Если б я был виноват перед ним, ему следовало бы требовать от меня удовлетворения. Тогда я оказался бы в его власти, а не он в моей.

— Следовательно, насколько я понимаю, это чисто вопрос формы. Самая суть фактов мало принимается в расчет при улаживании этих столкновений, И тот, кто менее всего рассчитывает или сильнее всех горячится, оказывается виноватым по законам чести. А разве это положение обидчика не влечет за собою самых неприятных последствий, например, обязательства принять для поединка оружие, которое он едва умеет держать в руках, тогда как его противник владеет им в совершенстве?

— Не спорю, это бывает, сударыня, — спокойно отвечал Томье, — но в случае, который вы разбираете, силы противников совершенно равны. Поэтому вам нечего беспокоиться.

— Я коснулась этого пункта, только желая основательно познакомиться с кодексом чести, который руководит всеми вашими действиями. Я хотела выставить на вид всю его жестокость, всю несправедливость. Теперь, когда мы установили суетность его правил, посмотрим, как можно их преступить, В моих глазах, знайте это, в своем праве лишь тот, у кого чисты намерения. Преимуществ, какие в состоянии предоставить форма одному из противников, я не признаю совсем, если он не прав по существу дела. Что мне в том, что господин Леглиз оскорбил вас словами, если вы оскорбили его фактически и первый, самым серьезным образом? Насколько я знаю эту историю, обвинения, возводимые на вас господином Леглизом, совершенно основательны. Он зачинщик, это верно, но виновный — вы. Вам следует многое искупить, о чем именно я вас и просила.

— Оставив этот вызов без последствий?

— Да, — с твердостью отвечала Роза. — Вот испытание, которому я хочу вас подвергнуть. Вы сказали мне, что я имею право требовать многого от вашего расположения ко мне, так вот чего я требую.

— Вы хотите, чтобы я унизил себя перед Этьеном Леглизом и дал ему возможность хвастаться, что он меня оскорбил, а я хладнокровно снес оскорбление? Одним словом, вы хотите сказать, что в угоду вам я должен поступить как трус?

— Нет, как благородный человек, который совершил проступок и хочет его искупить; как благородное сердце, которое согласится скорее страдать, чем мучить существо, отдавшее ему все, что у него было самого лучшего в жизни; как мудрый ум, желающий в будущем воспользоваться уроками прошедшего и доказывающий это первым актом сдержанности.

— Как трус! — с гневом подхватил Томье. — Вопреки вашим успокоительным формулам то, чего вы требуете от меня, есть не что иное, как подлость! Вдобавок вы не застали меня врасплох: я был предупрежден.

— Кем? — запальчиво воскликнула Роза.

— Госпожою де Ретиф, — отвечал Томье. — А, вы подозреваете меня в двоедушии. Но я вам докажу, что неспособен на ложь и низость. Под предлогом подчинить меня своему капризу вы мечтаете меня унизить в моих собственных глазах. Этого вам не удастся! Попытка, на которую вы отважились, чересчур смела. Как! Меня, Томье, считаете вы совершенно лишенным нравственных принципов за то, что я жил в развратном обществе, довольно неразборчивом; за то, что я сошелся с женою своего друга, настолько жадным до денег, что я не поколебался оттолкнуть искреннюю привязанность, чтобы жениться на вас без любви, и это меня же вы просите в угоду вам пожертвовать последним остатком гордости, уцелевшим до сих пор? Нет, выбросьте это из головы, сударыня. Во всяком случае, это невозможно.

— Но если я прошу? Но если я умоляю?

— Скажите прямо: «Если я приказываю вам!» Молодой человек встал и, выпрямившись перед Розой во весь рост, мрачный, с искривившимися губами, смотрел на нее с оттенком жалости: — Вы составили свой план чрезвычайно ловко, — продолжал он, — и наша приятельница, которая почти разделяет ваши воззрения на вопрос, объяснила мне его весьма невинно. Мне следует прикинуться влюбленным, готовым на все в угоду вам, чтобы тем вернее обеспечить свою женитьбу на вас. Мне предлагают простую и ясную сделку, причем ни вы, ни госпожа де Ретиф не усомнились, что я на нее соглашусь. Госпожа Леглиз, только что побывавшая здесь, приезжала просить вас о том; госпожа де Ретиф поощряла вас на это, а вы, гордая своим финансовым перевесом, сказали сами себе: «Как ему устоять против таких звонких и полновесных аргументов? Этому молодому человеку прямо заплатят за послушание, ему остается лишь покориться, а если он заупрямится, ну, тогда можно сделать надбавку к приданому. Деньгами залечивается много ран самолюбия. Через месяц бедняга и не вспомнит о неприятном инциденте, а так как он еще до подписания брачного контракта дал мерку своего характера, то можно быть уверенным, что после свадьбы такой муж станет повиноваться, как хорошо выдержанный лакей». Так вот, милостивая сударыня, к величайшему моему сожалению, должен вам сказать, что вы ошиблись. Вы меня не знаете. Конечно, я не приписываю себе небывалых качеств: я стою немного. Тем не менее между весьма предосудительными проступками, совершенными из эгоизма или по слабости, и готовностью обесчестить себя в угоду вам — целая бездна, которой я никогда не перешагну.