Кутящий Париж - [4]

— Вы, конечно, знаете большой завод Леглиза, где очищается золото? Ну, так вот, Компаньон прослужил там целых тридцать лет. Два года назад он удалился в Блуа в сопровождении своей дочери, которая открыла модный магазин с одной из своих товарок, мадемуазель Розой.

— С мадемуазель Розой, но как же ее фамилия? — спросила молодая женщина. — Вот это-то нам и хотелось бы узнать.

— Ах, мы и сами не знаем… Эти девушки приехали вдвоем, они работают вместе. Премилые девицы и скромные. Да, уж насчет нравственности — ни-ни… Никто о них не может сказать дурного слова, а ведь если б что-нибудь было, то в Блуа сейчас бы разнюхали — у нас народ любопытный.

— Оно и видно! — подхватил Томье. — Целых два года очаровательная девушка, приезжая из Парижа, которая называет себя просто мадемуазель Розой, могла прожить на глазах у всех в этом захолустье, и никому из обитателей Блуа не пришло в голову доискаться, кто она такая, чем была и чем может быть. Между тем подобная личность явно не рождена на то, чтоб шить шляпки для местной буржуазии. Она совсем не предназначалась судьбою сделаться модисткой и украшать головы дам Луары-и-Шеры, запомните это хорошенько, любезный; и я сильно сомневаюсь, чтобы жена вашего префекта, которая, вероятно, считает себя первой персоной департамента, была достойна застегнуть ботинки этой скромной труженицы!

Хозяин выпучил глаза, до такой степени слова гостя перевернули вверх дном все его понятие об иерархии. Выходка Томье рассмешила госпожу Леглиз, которая поднесла палец к губам, напоминая своему другу об осторожности. Тот сейчас же рассмеялся и сказал:

— Впрочем, милейший, это мне решительно все равно, и я сам не знаю, зачем говорю вам все эти вещи насчет молодой девушки, с которой встретился только на одну минуту, чтобы купить у нее шляпу в сорок франков. Скажите-ка лучше, что вы нам дадите к обеду? Это будет поважнее.

— Вам, сударь, вздумалось пошутить, — добродушно заметил содержатель гостиницы. — Мы в Блуа любим шутки и понимаем их не хуже парижан.

— Хорошее дело!

— Итак, я предложу вам форель с острым соусом, специальность нашего заведения. Смею сказать, что нигде в целой Франции не умеют сделать так соуса ромулад, как у меня.

— Будь по-вашему: ромулад так ромулад.

— А потом жареное турнедо с гарниром из гусиной печенки, трюфелей и сморчков.

— Согласен.

— После того бекасы на канапэ; к этому смею рекомендовать Кло-де-Вужо 84 года, которое бесподобно. Я не всем предлагаю это вино, а берегу для знатоков. Надо быть достойным, чтобы испробовать его.

— Весьма благодарен за честь! Мы сумеем сделать ему оценку.

Хозяин поклонился с довольной миной, почесал ухо и продолжал:

— Далее, по-моему, раки на шампанском приличным образом увенчали бы этот обед, не особенно сложный, но деликатный… Наконец, котлетки из мозгов, ананасное мороженое и кирш… вот и все.

— Черт побери, какой вы ловкий народ в центре Франции! — сказал Томье. — Сейчас видно, что сидите у самого источника сладостей. Одной рукой вы шарите в Майнце, другой собираете в Перигоре. Бургундия у вас по левую сторону, Бордо справа, а между тем и другим вы лорнируете через плечо Шампань… Итак, любезный, воспользуемся этим, а вы уж постарайтесь отличиться в изготовлении четырех избранных нами блюд.

— Можете быть спокойны, сударь, приложу все старания, а ровнехонько в семь обед будет подан.

— Как, вы приметесь сами за стряпню?

— Да, сударь, я стряпаю для епископа, генерала и префекта; ведь мы, слава Богу, понимаем людей и сейчас видим, с кем имеем дело. Затем прошу извинить, сударь и сударыня. Надо бежать на кухню!

Раскланявшись с восхищенным видом, он скрылся.

— Милый друг, если вы сколько-нибудь сомневаетесь в триумфальном исходе вашей экскурсии, то теперь, надеюсь, сердце у вас вполне спокойно. Комус, бог кухни, взял нас под свое покровительство. Это он сейчас и вышел отсюда под видом того кругленького человечка. Мы будем есть и пить превосходные вещи.

— Какой вы ребенок! Вас забавляет всякий пустяк, — произнесла молодая женщина, усаживаясь на стул у окна.

— Пустяк! Это правда, — с важностью согласился Томье, садясь в свою очередь, — правда, что этот пустяк есть ваше присутствие.

— Ах, Томье, Томье! — воскликнула госпожа Леглиз, грозя пальцем своему собеседнику. — Вы опять принимаетесь за то же! Мы поссоримся.

— С какой стати! Из-за того, что я высказываю, насколько мне приятно находиться возле вас? Разве это преступление? Попробуйте-ка помешать мне совершить его.

— Значит, вы вечно будете оказывать мне непокорность?

— Насколько могу! Я вас люблю, говорю вам; в чем же вы можете меня упрекнуть, если я не требую у вас взаимности?

— Только этого еще недоставало!

— Но «это» придет, не беспокойтесь.

— Нахал!

Эпитет был резок, но не таков был тон. Откинувшись на спинку стула с полузакрытыми глазами, с порозовевшим лицом, на которое падал отблеск заката, молодая женщина ласково посматривала на своего красивого кавалера, а тот улыбался, говоря ей о любви. Она пробирала его, но только для виду. Ее мина опровергала суровость возражений. И Томье, вероятно привычный к подобным контрастам, не придавал никакого значения смыслу сказанных ею слов, обращая внимание лишь на тон речи. Поэтому он продолжал, нисколько не смущаясь: