Кутепов: Мираж - [46]

Но она не успела. Лиза появилась во дворе штаба, и мрамор её лица от волнения и страха стал ещё белоснежнее.

   — Всё изменилось, — сказала она, целуя Юркина и подавая руку Меженину. — Эвакуацию задержали — военный комендант приказал направить все санитарные повозки и автомобили на Чугуевское направление и вывезти оттуда раненых. Там тяжёлые бои.

   — Но это же неправильно! — возмутился Юркин. — Там же есть санитарный транспорт.

   — За невыполнение — расстрел, — сказала Лиза. — Начальником назначили Борю Вайнштейна. Ты его знаешь. Он уже кричит.

   — Елизавета Михайловна! Ждём! — закричали с улицы.

   — Мы должны выполнять партийный долг, — уныло сказал Юркин.

Лиза уехала.

Вскоре появился ещё один военный комендант в кожаной куртке с маузером, с пустым, почерневшим от усталости лицом. Узнав, что Юркин здесь старший, объявил, что согласно приказу начальника гарнизона в его распоряжение необходимо выделить пятерых бойцов особого отряда с винтовками и патронами.

   — Вас возьму, — сказал он, указав на Меженина, — того, у костра...

Пятерых выбранных посадили в кузов грузовика, уже достаточно набитого мрачными и молчаливыми солдатами и матросами.

   — Куда едем? — спросил Меженин матроса, жмущегося рядом.

   — Увидишь, — ответил тот.

Вскоре Меженин увидел пятиэтажный дом среди пустыря, ряды колючей проволоки и услышал винтовочные выстрелы.

   — Понял? — спросил матрос. — Сами не управляются — нас на подмогу привезли.

Разбили на десятки, развели по местам: спиной к солнцу, яйцом к оврагу, шагах в двадцати от обрыва. Обречённых, со связанными руками тоже выводили из здания десятками я бегом гнали к оврагу. По-разному одетые, в том числе и в форме, и даже при галстуках и просто оборванцы — все они кричали, выли, плакали, выкрикивали какие-то слова, стонали, умирая, падая с обрыва. Команда красноармейцев заталкивала в овраг тех, кто не упал туда сам, подсыпала земли и вызывала следующую группу. В ней оказалась женщина в рваном тёмном платье, открывавшем маленькие висящие груди и белые грязные панталоны. Она кричала безумно, издавая какой-то монотонный животный вой. Меженин узнал курьершу Лиду-Лидуху. Выстрелил точно в голову, вой прекратился, и над краем обрыва высунулись две босые женские ноги. Узнал Игорь и следующего — в офицерской форме: полковник Двигубский. Меженин выдал эту группу и сам выполнял приговор. Он любил убивать безоружных, не сопротивляющихся, считая, что в этом он становится равен Богу. Тот тоже казнит беззащитных.

Корпус Кутепова двигался к Харькову. Дроздовский полк под командованием полковника Туркула выходил к станции Основа, где шёл затяжной бой. Кутепов и Туркул с сопровождающими ехали в открытом автомобиле по дороге к фронту, где пасмурное небо сгущалось в тёмно-фиолетовую тучу, вспыхивающую зарницами артиллерийских выстрелов, источающую механически беспощадные звуки пулемётного и ружейного огня.

   — Сами возьмёте станцию? — спросил Кутепов полковника. — Подкреплений не будет. Снять войска с Белгородского направления — погубить всю операцию.

   — Почему станцию? — с наигранным удивлением переспросил Туркул — крепкий офицер, выше которого, наверное, не было никого в Добрармии. — Я возьму Харьков.

Автомобиль подъезжал к какому-то посёлку. На его окраине, за огородами и сарайчиками сгрудилась огромная серая толпа, окружённая конвоирами. Пленные.

   — Что-то там не так, — сказал Кутепов, — остановимся.

Кутепов и Туркул подошли к конвою, вызвали унтер-офицера. Тот испуганно, будто в чём-то виноват, доложил, что их батальон со всеми офицерами в бою, а их здесь оставили, и они не знают, что делать.

   — Офицеров мы сейчас найдём, — сказал Кутепов, заметив, что на дороге появилась батарея, лёгкой рысью двигающаяся к фронту.

Один из конвоиров по приказу Кутепова бегом бросился к батарее и передал распоряжение: остановиться и всем офицерам во главе с командиром направиться к генералу.

Среди подошедших офицеров Кутепов узнал капитана Дымникова.

   — Заживает? — спросил, кивнув на правую руку на перевязи. — В Харькове на параде будете маршировать здоровым.

Пленных построили в четыре шеренги. Дымникову показалось, что пленных очень много — человек чуть ли не 500. Привычная картина: опущенные головы, рваные гимнастёрки, босые ноги, грязные окровавленные бинты. Все без глаз — смотрят в землю, — если кто-то и поднимет взгляд, то на мир смотрят не глаза, а мокрые сгустки страха.

Кутепов стоял перед пленными с лицом, исполненным жестокого презрения, если не злорадства.

   — Трусливые бунтовщики! — сказал он. — Вы пытались остановить нас, защитников великой России. Если среди вас есть честные русские люди, случайно оказавшиеся в рядах красных бандитов и предателей Родины, и готовы теперь кровью искупить свою вину, мы дадим таким людям возможность послужить России в составе нашей добровольческой армии. Коммунистов, комиссаров, всех, г лето продавал Россию немцам и разрушал империю, глумился над православной верой, ждёт суд справедливый и жестокий. Вы должны сами указать нам комиссаров и коммунистов, находящихся среди вас. Нет таких? Не знаете? Из разных частей? Мы сами узнаем, кого покарать, а кому дать возможность искупить грех. Полковник Туркуд, занимайтесь. В вашем распоряжении офицеры батареи майора Бондаренко. Я уезжаю. Машину за вами пришлю через полчаса.