Куры не летают - [29]

Почему – музыку, а не что-то другое?

Почему не уцелели остатки архитектуры довоенного Тернополя, кое-какие – в центре города, на Новом Свете, с зарисованными пилястрами и облезлыми от невостребованности атлантами, невосстановленная улица Перля, новые микрорайоны 80-х, рабочие общежития комбайнового завода и хлопчатобумажного комбината?

Тернополь потерял свой шарм вследствие тотальной советской бомбардировки в 1944 году. Восстал из пепла – но другим. Это другая архитектура, новые названия улиц, отстроенный центр, тернопольское озеро. Разделение города на Дружбу, БАМ, Канаду и Аляску размагнитили хоть сколько-нибудь притягательную силу между центром и новыми районами города. Этот обозначенный 1939 годом смертоносный разрыв между бывшим городом и его историей и городом современным стал кесаревым сечением, рубцом памяти, который никак не заживает.

* * *

1939 год в Тернополе стал последним годом польского государства.

Из тревожных вестей в прессе и слухов, которые распространялись по городу, возникало ощущение неуверенности, и война, как что-то неизбежное, нависла над августом.

Могло ли это как-то повлиять на привычную городскую жизнь?

Странно, все осталось как бы прежним.

Люди посещали кофейни; торговали товаром – каждый своим, в магазине Перльмана и в пошивочном салоне Леона Славинского; Пилсудский крепко держался за стремена коня на высоком постаменте; в еврейских магазинах, как обычно с криками и спорами, предлагали новый товар; в пекарнях выпекали хлеб; на рынок съезжались крестьяне; гимназисты ходили в классы; в ешивах изучали Тору; польская, украинская и еврейская молодежь закаляла дух в молодежных полумилитарных организациях; в костелах, церквях и синагогах правили службу; за христианскими праздниками шли еврейские.

Город, который доживал последние мирные месяцы, даже в страшном предсказании местной Кассандры не мог бы представить, как изменится все в течение нескольких ближайших лет. И что ожидает этих торговцев и покупателей, гимназистов, чиновников, жандармов, проституток, городских злодеев в зависимости не только от них самих, а и от их национальности. И скольким жителям не удастся пережить эти ближайшие пять-шесть лет вследствие сначала пыток НКВД, а потом – тотального истребления евреев, а еще позже – подпольных действий ОУН и Армии Крайовой. В городе, где по одним и тем же улицам и площадям купно ходили украинцы, евреи и поляки, отличие между ними ранее заключалось разве что в том, что поляки жили в своем государстве, евреи – в своих книгах и молитвах, а украинцы – на своей земле.

Но, например, в июле (пусть это будет июль) улицы еще довоенного Тернополя с польскими названиями (в 1939-м их переименуют, а перед окончанием войны, в 1944 году, они попросту исчезнут) ведут меня по городу, наполненному людьми и магазинами. Но этот июль вот-вот закончится. Закончится и довоенный Тернополь – его сравняют с землей, и только некоторые стены домов и завалы из кирпича и камней будут напоминать о городе, который, потеряв память, как библейская Рахиль, будет оплакивать своих детей. Уцелевшими улицами весенний ветер развеет не только пепел сожженных еврейских книг, но и прах сыновей и дочерей еврейского народа, а в белых облаках будут плыть души замученных украинцев и расстрелянных поляков.

Но в июле 1939-го в такие пророчества еще не верилось – и именно потому, что зацвели липы, и их густой аромат шлейфом окутал всю улицу Мицкевича, заполнил улицу Третьего Мая, где проезжают брички, полетел по пассажу Адлера вместе с гимназистами, которые с мая на каникулах. Сфотографировался возле памятника Пилсудскому, напротив Доминиканского костела, заглянул в старую синагогу в субботу именно тогда, когда на вечернюю молитву тянутся иудеи, позакрывав свои лавки, пекарни, сапожные и пошивочные мастерские, а их сопровождают взгляды поляков и украинцев, читающих в своих газетах о погромах в Германии.

Старую синагогу сожгут вместе с несколькими сотнями евреев в 1941-м, разрушат полностью в 1944-м и разберут на мощение дорог и кладку домов.

Зачем синагоги, когда нет евреев?

В сентябре 1939 года Красная армия поразвешивает по городу свои призывы и под тем предлогом, что кто-то якобы стрелял из Костельной башни, сожжет Доминиканский костел (не без помощи некоторых местных евреев); маршала Пилсудского танком стянут с постамента, а украинцев призовут уничтожать польских панов и подпанков и выдавать польских офицеров и чиновников. Большинство здешних евреев встретили приход красных сдержанно, хоть среди них и были сторонники новой власти, особенно те, кто верил в коммунизм. Но борьба с буржуазией, национализация собственности, отнятия помещений и креденсов, ликвидация школы с обучением на идише не способствовали приверженности советам. Но евреев тревожили вести из Германии и уже захваченной немцами Польши. Началась украинизация и охота НКВД на украинских патриотов, которых арестовывали и кидали за решетку: польская полиция в спешке бросила на произвол судьбы списки членов ОУН, «Просвиты», Пласта, «Сокола», Союза украинок, а еще адвокатов, врачей, учителей – всех, кто представлял угрозу польской государственности. Советам оставалось только перевести эти списки с польского на русский – и начать охоту…