Куры не летают - [122]

– А зачем ей пишешь?

– Не знаю…

Лейтенант еще не был женат, видно, и на его сердце была такая же рана. Он смотрел на меня, как на брата.

– Ты только не стреляйся, – пошутил он.

– Ясен май, дембель – в мае.

Лейтенант знал (и я знал), что месяц назад полк отправил в Башкирию в цинковом гробу парня, который, получив из дома сообщение, что его девушка выходит замуж, спрятался за караульным помещением, снял предохранитель и автоматной очередью скосил себе полчерепа. Место его смерти засыпали мартовские снега. А мы его забыли через несколько недель.

Это караульное письмо я писал несколько раз (то есть оно должно иметь несколько вариантов). В линованной тетради этими украденными у сна ночами я выводил скверным и нечитаемым почерком слова, которые теперь в моей армейской жизни отвечали сами за себя.

В армии особое уважение к письмам. И если тебе приходит несколько в месяц, это привязывает тебя к другому миру, находящемуся за оградой воинской части. И это также значит, что тебе пересылают тонкие полоски воздуха, который не пахнет кирзой.

Она сказала, что из армии было прислано 6 писем, на которые она не ответила. Пять я прислал по почте, а одно передал с Татьяной Сергеевной, нашей преподавательницей, которая, зная, что служу в Житомире, вызвала меня в гостиницу, устроив мне через своего знакомого майора несколькочасовое увольнение среди буднего дня. Зачем-то она была тогда в Житомире. Я пришел в гостиницу и там написал письмо. Письмо было передано адресату, но ответа я не получил ни одного (да и в конце концов на ответ не рассчитывал).

А это караульное письмо я передал с дружком (так теперь его называю). Дружок почему-то продержал это письмо тридцать лет – и только за месяц до моего нынешнего приезда принес и вручил ей. Пожелтевший конверт с выцветшим именем и фамилией корреспондентки.

Я писал в пустоту и поэтому не отвечал ни за содержание написанного, ни за свой почерк.

Почти каждую ночь к известному многим солдатам нашей части месту приходили житомирские шалавы. Их перетаскивали через высокую бетонную ограду и заводили в кочегарку. Их тела на протухших солдатских матрасах пахли углем и дымом.

6.

Во время майского перелета я листал переписку Бахман и Целана, встречая полные страсти места их писем, в которых тоска, невозможность, несовпадение. Упреки и прощение.

Все, что составляет драму двух молодых людей, которые живут в разных странах и городах.

Находясь несколько лет назад в Берлине, я заметил в окне одного из книжных магазинов на Курфюрстендамм рекламу издания этой переписки на немецком языке. К книге почему-то был прикреплен плакат с изображением Черновцов. Наверное, ради Целана. Я смотрел на фотографии двух молодых людей, чью эпистолярную книгу рекламировали немецкие издатели, – посмертную книгу. Это было издание, к которому Ингеборг и Пауль имели прямое и опосредованное отношение (собранные под одной обложкой письма писали они, но опубликовать все это пришло в голову другим людям). Уже после смерти этих любовников и адресатов. Так случается часто. И комментарии, которыми, как правило, обрамлены такие издания, сводятся к выяснению дат, некоторых фамилий и лиц, мест, бегло упомянутых.

Но никогда и никто из комментаторов не берется истолковать тот или иной поворот судьбы адресатов.

7.

В августе 1986-го я вытащил из почтового ящика в доме на Киевской конверт с приглашением на свадьбу. Адрес она, видимо, нашла в альбомном списке выпускников, вряд ли его помнила. Просто полистала этот альбом – и нашла. Девичьим округлым почерком выписала все детали свадьбы и подписала именами молодоженов.

Третий день у меня начинался одинаково: пивом из бочки, синдромом похмелья и тяжелой головой с притупленным взглядом. В первый же день у бочки, в центре, узнав, что этот помятый чувак, которому не хватает шесть копеек до третьей кружки пива, – бульдозерист, я попытался с ним поговорить.

– Тут такая лажа, чувак…

– А что?

– Ну, надо приехать через неделю на одну свадьбу и раздавить ее на хер…

– Чем раздавить?

– Бульдозером.

– Бульдозером, ясен май, самое лучшее… а на хера давить?

– Не знаю…

– Кентуха, – говорил он, – все пройдет.

«Я ожидала, что ты меня украдешь из-под загса, просто заберешь от всей этой свадьбы».

Я это услышал, когда облако накрыло собой полгорода и начало заливать даже столики в «Козе». И не успел ответить, потому что мы спешно перебрались в зал этого бара, мокрые и возбужденные. Я услышал это за день до Парижа, с билетами на руках, небритый, с седой щетиной, когда мы приканчивали первую бутылку итальянского вина. Я услышал о ее желании тридцатилетней давности, которое никак не мог выполнить ни тогда, ни теперь.

Я понял, что прошла вечность.

Что я мог ответить?..

8.

Один из мостов над Сеной – это мост влюбленных. Pont des Art. К его ажурной ограде прикреплены тысячи, десятки тысяч, сотни тысяч замков, простых амбарных, на которые запирают двери или цепи от потенциальных похитителей велосипедов. Сюда приходят влюбленные, закрывают на ключ свой замок, а ключ выбрасывают в Сену.

Дочь привела нас с женой на Монмартр около двух ночи.

Я сказал, что хотел бы пройтись по этим улочкам днем, а не ночью. Но услышал в ответ, что именно сейчас – максимальный кайф.