Куртизанка - [25]

— Наслышан, — помрачнел Реми, и его нежный взгляд потух. Он отпил большой глоток вина и поинтересовался, нахмурив брови: — Габриэль, что ты делаешь здесь, в Париже? Вдали от своей семьи и дома?

Именно этого вопроса она ждала со страхом. Ее сердце замирало, как только она сама задавала себе вопрос, а что Реми слышал о ней? Поговаривали, что в некоторых тавернах даже принимали ставки на тех, кто мог стать ее следующим любовником.

Но, какие бы сплетни о ней ни доходили до него, Габриэль ни на секунду не сомневалась: Реми не хотел ничему верить. Его настойчивый взгляд искал ее глаз, словно он старался убедить себя, что, несмотря на всю очевидность противоположного, она оставалась все той же невинной девочкой, какой он сам неизменно видел ее.

— Вы же всегда знали, как я мечтала покинуть остров Фэр, капитан Реми, — ответила она наконец, втирая крем в кожу. — Мне хотелось побывать повсюду, самой изведать бурление и изменчивость большого города.

Подперев своими широкими плечами стену, Реми расположился рядом со столиком, чтобы она не могла избежать встречи с его взглядом:

— Да, но как у тебя во владении оказался этот огромный дом? Прости меня, но я считал, что в вашей семье все пошло прахом, когда отец не вернулся из своего путешествия.

— Так оно и было. — Габриэль размазывала крем кончиками пальцев, надеясь, что их едва заметная дрожь не выдаст ему ее нервозности. — Этот дом принадлежит или, вернее сказать, принадлежал женщине по имени Маргерит де Мейтлан. Любовнице моего отца, — добавила она равнодушным тоном, не выдавшим никаких эмоций.

— Любовнице?

— Капитан Реми, у многих мужчин есть любовницы — сухо заметила девушка.

— Знаю. Но я слышал… мне всегда казалось… — Реми в замешательстве отпил еще глоток вина.

— Вы слышали истории о глубоком чувстве, связывавшем доблестного шевалье Луи Шене и Евангелину, прекрасную Хозяйку острова Фэр.

Габриэль убедила себя, что давно преодолела боль из-за предательства отца. Но застарелая горечь вновь проявилась в звуках ее голоса.

— К сожалению, все те истории… всего лишь… красивые сказки. Заверяя всех в своей преданности моей матушке, отец содержал другую женщину здесь, в Париже, щедро осыпая мадам де Мейтлан платьями, драгоценными камнями и этим домом.

Реми молча вникал в услышанное, хмуро глядя в свой бокал.

— И все-таки я не понимаю, какая связь между тобой и этим домом. Что ты забыла здесь, в доме этой… как бы помягче выразиться…

Реми не закончил, но в этом и не было необходимости. По его суровому тону Габриэль могла легко предположить, как он собирался закончить свою фразу. Этой распутницы, продажной женщины, блудницы. И, хотя она сохранила безразличную маску на лице, душа ее затрепетала, мучимая вопросом, каким из этих эпитетов наградит ее Реми, когда поймет, насколько она похожа на Маргерит.

Габриэль взяла со стола маленькую жесткую щеточку и начала размеренно полировать ногти.

— После того как пришло известие о смерти моего отца, мадемуазель Мейтлан испытала некий прилив угрызений совести. Она решила удалиться в монастырь. Но, прежде чем осуществить свое решение, предложила нам с сестрами этот дом и свои украшения.

— И вы приняли их от нее, Габриэль? — Реми помрачнел еще больше. — Но вам с сестрами не показалось это чем-то вроде предательства памяти вашей матери?

— Точно так же рассуждает и Арианн, — вспыхнула Габриэль. — Здесь все оплачено деньгами моего отца. Почему же мне было не принять такое предложение?

— Можно признать справедливость подобной точки зрения, — уступил Реми. — Но…

Габриэль понимала, что ему хотелось бы задать ей много больше вопросов, но он колебался, скорее всего, потому, что боялся ответов. Габриэль швырнула щетку обратно на столик и решительно поднялась.

— Хватит обо мне. Я хотела бы услышать о том, как вы провели эти три года, Николя Реми.

— В моем рассказе нет ничего интересного, Габриэль, — сказал он.

— Тем не менее я настаиваю.

Габриэль величаво проплыла к скамье у окна и опустилась на вышитую диванную подушку. В былые времена она постучала бы рукой подле себя, таким дружественным жестом приглашая его сесть рядом. Но сейчас она указала Реми на стул с высокой спинкой на безопасном расстоянии от себя.

— Садитесь же, капитан, и поведайте мне обо всем.

Реми бросил прищуренный взгляд на стул, но садиться не стал. Он отошел к камину, держа бокал. Что-то неуловимо отстраненное появилось в его глазах, после того как она вернула его назад, к прошлому.

— Поведать обо всем? Я едва ли знаю, с чего следует начать.

— Почему бы не начать с того, что случилось с вами в ночь накануне Дня святого Варфоломея?

— Вот уж совсем неподходящая история для сказки перед сном. — Реми так крепко сжал бокал, что Габриэль удивилась прочности хрусталя: он не лопнул. Без сомнения, Реми тяжело вспоминать и говорить о той жуткой ночи, она вовсе не желала причинять ему лишних страданий.

Но и самой Габриэль воспоминания о той ночи несли боль, ей снова пришлось бы переживать те страдания, которые она испытывала при мысли, что Реми лежал, истекая кровью от, кинжального удара. Однако ей отчаянно хотелось знать, что случилось в действительности.