Курсант: назад в СССР - [16]

— Что бегаете мужички? — я оценил обстановку и сделал шаг назад, не давая им меня окружить. — На спортсменов вы не похожи.

— Ну как же? — лыбился рябой. — Мы шахматисты. Можем шахом и матом крыть. Хочешь, покажем. Иди сюда.

Ну вот бляха. Из охотника я превращался в дичь. И чем только думал, когда рванул за двумя гопниками в темном переулке? Рефлекс опера пересилил инстинкт самосохранения.

Я запустил руку в карман, чуть оттопырив его. Пусть думают, что у мне там что-то лежит. Пусть гадают: нож или пистолет. Эх… Щас бы самый простой алиэкспрессный складишок с гнутым лезвием. Ну или хотя бы баллончик газовый. Никогда такие штуки не использовал, всегда кулаками справлялся. А тут…

Гопники напряглись. Улыбки сползли с их потертых, как кирзовый сапог, лиц. Рябой выхватил нож.

— Мочи его, Кастет! — заорал он и бросился на меня с ножом.

Я встретил Рябого ударом ноги в пах. Почувствовал, как хрустнули его бубенцы. Удар усилила инерция тела врага. Нападавший сложился пополам и с воем завалился на землю. Широкомордый подлетел ко мне и с разбегу махнул кулачищем по направлению к моей голове.

Глава 6

Но за долю секунды до встречи кулака с моей челюстью я поднырнул под локоть и выбросил ответную двоечку в бульдожью морду. Щелкнули зубы “бульдога”, но он устоял на ногах. Силы удара не хватило повалить матерую тушу.

Я отскочил назад, увернувшись от его цепких лап. Туша бросилась на меня, размахивая кулаками. Еще секунда, и он сметет меня и раздавит. Я встретил его ударом ноги, но стопа скользнула по брюху, а я потерял равновесие и завалился. Отморозок накинулся на меня сверху, вцепившись в горло руками и пытаясь задушить.

В голове загудело. Только бы не потерять сознание! Я схватил его за правую кисть обеими руками и вывернул сустав. Хруст костей и крик возвестили, что приемчик удался. Я с трудом оттолкнул вопящее тело от себя и вскочил на ноги. Широкомордый, прижав свернутую кисть к груди, блажил и пытался встать на ноги, но адская боль не давала ему этого сделать. Я потушил его потуги ударом ноги в висок. Хрясь! И его туша расстелилась на земле без сознания.

Резкая боль обожгла бок, а в глазах потемнело. Я сразу ничего не понял. Зашатался и сполз на землю. По коже под рубахой струилось что-то теплое. Я поднял глаза, надо мной навис второй гопник с окровавленным ножом. Он лыбился и явно намеревался пырнуть меня второй раз.

— Ну что, сучонок? Готов сдохнуть? — прошипел он в ядовитом оскале.

На хрена такое спрашивать? Чтобы упиваться своей властью над жертвой? Я истекал кровью и не мог встать, но мои руки лихорадочно шарили по земле в поисках камня.

Рябой опустился на колено, вдавив ногой мою грудину в легкие. Еще немного, и хрустнут ребра. Он приставил нож к горлу:

— Спокойной ночи, фраерок!

Хрясь! — обломок кирпича впечатался ему в висок. Моя ослабленная рука не смогла проломить кость, но и этого хватило, чтобы вырубить Рябого. Он упал прямо на меня. Уже плохо соображая, я словно сквозь сон слышал, как завопила какая-то тетка:

— Убили! Милиция! Убили!

* * *

Просыпаться не хотелось. Тяжелая голова прилипла к подушке намертво. Блин! Видать, опять вчера отравился печенькой. Сколько раз зарекался не мешать беленькую с пивом! И на работу, наверное, уже опоздал. Или сегодня выходной? Ни черта не помню. Не открывая глаз, я пытался сообразить — почему не прозвенел будильник? Судя по громкому щебетанию воробьев и звуку автомобилей за окном уже давно белый день на дворе.

Протяжный звук пионерских горнов резанул по ушам. Вслед зазвенел задорный детский голосок:

— Здравствуйте, ребята! Вы слушаете пионерскую зорьку!

И тут я все вспомнил. Открыл глаза. Все немного в тумане.

— Панов! Выключи радио! Ты не один в палате! — отчитывал кого-то сварливый женский голос.

Я огляделся. Лежу на пружинной кровати под капельницей в просторной комнате с крашенными до уровня плеч стенами и побеленным потолком. Кроме моей кровати здесь еще пять таких же. На некоторых сидят люди в больничных пижамах и читают газеты. В проходе, уткнув пухлые руки в бока, стоит наливная тетка в белом халате с “гнездом вороны” на голове. На вид ей лет тридцать-сорок. Точнее не могу определить. Такая дородная дама может оказаться как и молодой, так и чуть забальзаковского возраста. Еще эта дурацкая завивка на голове. Напоминает кудрявого льва или Пугачеву. Не пойму, кого больше.

— Очнулся? — она приблизилась ко мне и потрогала лоб, затем повернулась в сторону выхода и крикнула. — Виктор Петрович! Студентик очнулся.

В палату зашел врач. Седые, давно нестриженные волосы выбивались из-под примятого белого колпака. На грудном вырезе халата проглядывали пиджак, рубашка и галстук. Как ему не жарко летом в тридцати одежках?

Виктор Петрович поправил круглые очки и присел рядом на табурет. Щупал, слушал и что-то еще делал с моим ослабленным тельцем.

— Ну что, герой? — улыбнулся не по годам белозубой улыбкой врач. — Как себя чувствуешь?

— Как в морге, — ответил я. — Но только жрать хочется.

— Шутишь! Это хорошо. Значит, недельки три еще, минимум, протянешь.

— Как недельки три? — встрепенулся я. — А потом что?

— А потом выпишу тебя.