Курс на Восток - [15]
Постепенно летчик привыкает координировать движения, рассредоточивать внимание, следить за всеми приборами. Но спросите у летчика: трудно ли летать в хорошую погоду? Он удивится, скажет, что в хорошую погоду можно даже подремать. Он не ощущает объема своей работы, хотя она велика и разнообразна. Все делается механически, привычно. Когда хочешь обойти облако, то в это время не думаешь, что нужно давать правую ногу. Это выполняется автоматически. Усилие требуется только тогда, когда полет производится в ненормальных условиях или нужно сделать неправильное движение.
Но было бы пустым бахвальством сказать, что привычное наблюдение и привычное пилотирование не являются работой, тем более в таком полете, как наш. Кроме пилотирования, я непрерывно контролировал деятельность штурмана, все время следил по карте за движением самолета, высчитывал скорость, вел элементарное счисление пути. За мою многолетнюю авиационную жизнь мне очень редко приходилось летать со штурманом. Во всех полетах навигацией занимался я сам. И сейчас, высоко ценя мастерство Бряндинского и полностью доверяя ему, я все же по привычке вел штурманские расчеты.
Не меньше работы было и у Бряндинского. Огромное внимание он уделял ориентировке. В течение всего пути ему почти ежеминутно нужно было вести расчет курса, определять местонахождение самолета. Много времени отнимала радиосвязь с землей, прием и передача различных радиограмм, получение метеорологических сводок.
Помимо всего прочего, Саша выполнял обязанности буфетчика, так как все продукты находились в штурманской рубке. Мы взяли с собой термосы с горячим кофе и чаем, жареную курицу, поросенка (по особому заказу Бряндинского), бутерброды с икрой, колбасой и маслом, яблоки. В аварийном запасе лежали различные концентраты и высококалорийные продукты, их хватило бы на две недели. Вначале я не хотел брать много продуктов, но чем больше вглядывался я в карту полета, тем становился более запасливым. Взяли мы с собой также кастрюли, чайник, ножи, примус. Все это могло пригодиться в случае вынужденной посадки.
Впрочем, ни мне, ни Бряндинскому в полете есть не хотелось. За все время перелета я съел половину яблока и кусочек курицы. Бряндинский тоже ничего не ел. Отсутствие аппетита в дальних полетах - явление, так сказать, широко распространенное. Как известно, во время полетов по Сталинскому маршруту и через полюс Чкалов, Байдуков и Беляков тоже оставили свои съестные запасы нетронутыми. Громов, Юмашев и Данилин также не хотели есть.
Но пили мы много. За 24 часа пребывания в воздухе я выпил не меньше литра кофе. То и делю посылал я Бряндинскому записки с требованием дать глоток кофе или чая. Жажда, которая томила нас, была косвенной виновницей той маленькой неприятности, которую испытал Саша, открывая новый термос. Когда он отвинтил крышку и вынул пробку, из термоса ударил фонтан жидкости. Термоса заливали на земле, при нормальном давлении, а сейчас мы летели на высоте 5 1/2 километров, где атмосферное давление много меньше. В результате жидкость с силой выбросило в воздух, а Бряндинский, несмотря на 20-градусный мороз, слегка ошпарил руки.
Так за различными делами проходила ночь.
Много ночей мне пришлось провести: в воздухе, но такой не было еще никогда. Самолет шел на высоте пяти с половиной километров. Земля была скрыта; облаками. Они громоздились вокруг нас: слева, справа, впереди, ниже и выше линии полета. Мы неслись вперед по извилистому коридору на Восток, прорезая ночь, навстречу дню.
На той широте, где мы находились, ночи в полном смысле этого слова в летнее время года не бывает. Солнце ненадолго исчезает за горизонтом, а затем появляется вновь. В ночные часы почти так же светло, как днем.
Но ночь все-таки чувствовалась. Цвет облаков потемнел, они казались темносерыми. Справа на юге горизонт был темный, слева - светлый и прозрачный. Солнце медленно-медленно опустилось вниз, за край земли. По световому следу было видно, как оно движется за линией горизонта. Казалось, стоит опустить туда руку и солнце можно вынуть обратно. Примерно минут через 50 солнце взошло снова.
С наступлением ночи стало гораздо холоднее. Отправляясь в полет, мы оделись очень тепло, так как кабина самолета специального отопления не имела. На нас было надето шерстяное белье, фуфайки, замшевые костюмы на беличьем меху, на ногах меховые сапоги. Кроме того, я взял с собой меховые боты, которые надеваются поверх унтов. Боты эти - старые, заслуженные. В них я обычно летал на высоту, в стратосферу. Во время испытательных полетов мне довелось познакомиться с самой разнообразной обувью, приспособленной и специально сделанной для высотников. Я убедился, что почти: вся эта обувь никуда не годится. Она шилась людьми, не имеющими никакого понятия о сверхнизких температурах и больших морозах. Часть этой обуви выглядела, очень изящно: в ней не стыдно было показаться даже в театре. Но на большой высоте ноги в таких элегантных меховых полуботинках мерзли. Тогда я взял свои боты, сшитые из густого бараньего меха. В них и прошла вся моя высотная деятельность. Даже при 60-градусном морозе ногам, обутым в эти боты, было тепло, как в печке. Боты я запасливо захватил с собой и на Восток.
Один из величайших ученых XX века Николай Вавилов мечтал покончить с голодом в мире, но в 1943 г. сам умер от голода в саратовской тюрьме. Пионер отечественной генетики, неутомимый и неунывающий охотник за растениями, стал жертвой идеологизации сталинской науки. Не пасовавший ни перед научными трудностями, ни перед сложнейшими экспедициями в самые дикие уголки Земли, Николай Вавилов не смог ничего противопоставить напору циничного демагога- конъюнктурщика Трофима Лысенко. Чистка генетиков отбросила отечественную науку на целое поколение назад и нанесла стране огромный вред. Воссоздавая историю того, как величайшая гуманитарная миссия привела Николая Вавилова к голодной смерти, Питер Прингл опирался на недавно открытые архивные документы, личную и официальную переписку, яркие отчеты об экспедициях, ранее не публиковавшиеся семейные письма и дневники, а также воспоминания очевидцев.
Более тридцати лет Елена Макарова рассказывает об истории гетто Терезин и курирует международные выставки, посвященные этой теме. На ее счету четырехтомное историческое исследование «Крепость над бездной», а также роман «Фридл» о судьбе художницы и педагога Фридл Дикер-Брандейс (1898–1944). Документальный роман «Путеводитель потерянных» органично продолжает эту многолетнюю работу. Основываясь на диалогах с бывшими узниками гетто и лагерей смерти, Макарова создает широкое историческое полотно жизни людей, которым заново приходилось учиться любить, доверять людям, думать, работать.
В ряду величайших сражений, в которых участвовала и победила наша страна, особое место занимает Сталинградская битва — коренной перелом в ходе Второй мировой войны. Среди литературы, посвященной этой великой победе, выделяются воспоминания ее участников — от маршалов и генералов до солдат. В этих мемуарах есть лишь один недостаток — авторы почти ничего не пишут о себе. Вы не найдете у них слов и оценок того, каков был их личный вклад в победу над врагом, какого колоссального напряжения и сил стоила им война.
Франсиско Гойя-и-Лусьентес (1746–1828) — художник, чье имя неотделимо от бурной эпохи революционных потрясений, от надежд и разочарований его современников. Его биография, написанная известным искусствоведом Александром Якимовичем, включает в себя анекдоты, интермедии, научные гипотезы, субъективные догадки и другие попытки приблизиться к волнующим, пугающим и удивительным смыслам картин великого мастера живописи и графики. Читатель встретит здесь близких друзей Гойи, его единомышленников, антагонистов, почитателей и соперников.
Автобиография выдающегося немецкого философа Соломона Маймона (1753–1800) является поистине уникальным сочинением, которому, по общему мнению исследователей, нет равных в европейской мемуарной литературе второй половины XVIII в. Проделав самостоятельный путь из польского местечка до Берлина, от подающего великие надежды молодого талмудиста до философа, сподвижника Иоганна Фихте и Иммануила Канта, Маймон оставил, помимо большого философского наследия, удивительные воспоминания, которые не только стали важнейшим документом в изучении быта и нравов Польши и евреев Восточной Европы, но и являются без преувеличения гимном Просвещению и силе человеческого духа.Данной «Автобиографией» открывается книжная серия «Наследие Соломона Маймона», цель которой — ознакомление русскоязычных читателей с его творчеством.
Фамилия Чемберлен известна у нас почти всем благодаря популярному в 1920-е годы флешмобу «Наш ответ Чемберлену!», ставшему поговоркой (кому и за что требовался ответ, читатель узнает по ходу повествования). В книге речь идет о младшем из знаменитой династии Чемберленов — Невилле (1869–1940), которому удалось взойти на вершину власти Британской империи — стать премьер-министром. Именно этот Чемберлен, получивший прозвище «Джентльмен с зонтиком», трижды летал к Гитлеру в сентябре 1938 года и по сути убедил его подписать Мюнхенское соглашение, полагая при этом, что гарантирует «мир для нашего поколения».