Курс любви - [7]

Есть в начальном периоде отношений некий момент освобождения, возможность наконец-то раскрыть все то, что было всегда скрыто за рамками приличия. И нам хватает сил признаться, что на самом деле мы вовсе не здравомыслящие, достойные, устойчивые и нормальные, какими предстаем в обществе. Мы можем быть инфантильными, вздорными, дикими, мечтательными, быть оптимистичными, циничными, ранимыми и многоликими – и все это возлюбленный поймет и примет нас.

В одиннадцать ночи, уже поужинав, они отправляются снова перекусить, прихватив из «Лос-Аргентинос» на Престон-стрит обжаренные на огне ребрышки, которыми лакомятся при лунном свете на лавочке в парке Медоус. Они говорят друг с другом, забавно коверкая язык: она потерявшаяся туристка из Гамбурга, разыскивающая Музей современного искусства, он же мало чем может ей помочь, – ему, краболову из Абердина, непонятна ее необычная интонация. Они словно вернулись в детство. Они прыгают на кровати. По очереди катают друг друга на качелях. Они сплетничают. Побывав на какой-нибудь вечеринке, неизменно заканчивают тем, что отыскивают недостатки у всех гостей, их взаимная симпатия растет во время роста несимпатии к другим. Они восстают против проявлений лицемерия в повседневной жизни. Одно на двоих в них чувство отречения от всяческих тайн. Они должны нормально откликаться на имена, навязанные им остальным миром, использованные в официальных документах и в ходу у государственных бюрократов, но любовь вдохновляет их на создание прозвищ, которые более точно подходят соответствующим источникам их нежности. Кирстен таким образом становится Текл, что на шотландском просторечии означает «здо́ровская», и для Рабиха звучит озорно и наивно, ловко и решительно. Он же тем временем становится Сфуфом, по названию ливанского миндально-манного пирожного с анисом и куркумой, которым он угостил ее в кулинарии на Николсон-стрит – и которое своей сдержанной сладостью и левантийской экзотичностью идеально отвечало ее представлению о бейрутском мальчике с печальными глазами.

Секс и любовь

Для их второго (после поцелуя в Ботаническом саду) свидания Рабих предложил поужинать в тайском ресторанчике на Хау-стрит. Он приходит туда первым, его проводят к столику возле аквариума, плотно набитого омарами. Она опаздывает на несколько минут, одета очень буднично: старые джинсы и кроссовки, – никакой косметики, очки вместо контактных линз. Разговор начинается неловко. Рабиху кажется, что уже никак нельзя вернуться к той близости, достигнутой ими вместе в прошлый раз. Они словно бы вновь переместились в то время, когда были просто знакомыми. Завели разговор о его матери, об отце, о каких-то им обоим известных книгах и фильмах. Однако он не смеет коснуться ее рук, даром что она держит их в основном на коленях. Представляется естественным, что она могла бы и передумать. И все же, стоит им оказаться на улице, как напряжение спадает. «Не хочешь выпить травяного чаю у меня? – спрашивает она. – Тут недалеко». И они проходят несколько улиц до жилого квартала, поднимаются на последний этаж, где у нее крохотная, но все же прекрасная квартирка, откуда видно море и по всем стенам которой развешаны фотографии, сделанные Кирстен в разных местах Северо-Шотландского нагорья. Рабих успевает заметить в спальне на кровати громадную кучу беспорядочно сваленной одежды.

– Я перемерила почти все, что у меня есть, а потом подумала: «Да черт с ним, – доносится до него ее голос, – все едино!» – Кирстен на кухне заваривает чай. Он заходит туда, берет со стола банку и обращает внимание на то, как странно выглядит написанное слово «ромашка». – Все-то ты подмечаешь, – шутливо и тепло произносит она.

Сказанное воспринимается как своеобразное приглашение, так что он подходит и нежно целует ее. Поцелуй длится долго. Им слышно, как где-то рядом закипает чайник, потом стихает. Рабих гадает, как далеко он может зайти. Он гладит шею Кирстен, ее плечи. Осмеливается ласкающим движением пройтись по ее груди и понапрасну ждет ее реакции. Его правая рука проходит набегом по ее джинсам – очень легко – и оставляет след на бедрах. Он понимает, что сейчас, возможно, дошел до последних пределов допустимого на втором свидании. И все же рискует вновь отправить свою руку на разведку, на сей раз чуть более целеустремленно, ведя ею снизу по джинсам, в такт надавливая ей между ног. Так начинается один из самых эротичных моментов в жизни Рабиха, поскольку Кирстен, ощутив его руку, совсем-совсем слегка подается вперед ей навстречу, а потом еще чуть-чуть. Она открывает глаза и улыбается ему, а он в ответ – ей. «Вот тут», – произносит она, подводя его руку к одному весьма особенному месту рядом с нижней частью «молнии» ее джинсов. Ласка длится еще с минуту или около того, а потом Кирстен опускает руку, берет его за кисть, поднимает руку повыше и упирает ее в пуговицу у себя на поясе. Вместе они расстегивают ей джинсы, и она берет его за руку, дает нырнуть под эластичную ткань своих черных трусиков. Он ощущает тепло Кирстен, а секунду спустя и влажность – доказательство желания и возбуждения.