Курс лекций по истории Русской Церкви - [52]

Святитель Алексий родился около 1300 года в семье боярина Феодора Бяконта, представителя родовитой черниговской фамилии, который вместе со своей женой Марией перебрался из разоренной татарами Черниговщины в набиравшую силу Москву, ко двору св. князя Даниила Александровича. Вновь на примере святого Алексия мы видим, как западно-русские выходцы в это время трудятся ради единства Русской земли и Русской Церкви. Феодор Бяконт стал впоследствии родоначальником многих знатных русских фамилий: Плещеевых, Бяконтовых, графов Игнатьевых и прочих. Боярин пользовался такой благосклонностью св. князя Даниила, что крестным отцом одного из его многочисленных сыновей, нареченного Симеоном-Елевферием, стал молодой княжич Иоанн Данилович, будущий Калита. Впоследствии крестного и крестника связывали тесные узы дружбы. Уже в молодые годы Елевферий (в древне-русской транскрипции — Алферий), получивший блестящее образование и даже знавший греческий язык, проявил склонность к монашеству. В двадцатилетнем возрасте он стал монахом в Богоявленском монастыре, что в Китай-городе. Обитель эта впоследствии стала местом упокоения Феодора Бяконта и его многочисленных потомков, почитавших за честь быть ктиторами Богоявленского монастыря. Свыше двадцати лет провел будущий святитель простым монахом в этой московской обители. Он обращал на себя внимание своими аскетическими подвигами, отличался воздержанием. Здесь же он продолжал совершенствовать свое образование. О молодом подвижнике узнали великий князь Симеон Гордый и митрополит Феогност. Он был вопреки своему желанию и устремлению к тихой монашеской жизни приближен ко двору, чему немало способствовало его знатное происхождение. Около 1340 г. Феогност сделал Алексия своим митрополичьим наместником во Владимире. А когда в 1350 г. Первосвятитель заболел, он принял решение ходатайствовать перед патриархом Константинопольским о поставлении Алексия на митрополию в случае своей кончины. Ставший горячим патриотом Руси и приверженцем объединительного курса Московских князей Феогност тем самым хотел обеспечить продолжение уже четко оформившегося к тому времени союза между великокняжеской властью и митрополией всея Руси. Не дожидаясь ответа из Царьграда, Феогност совершил в 1352 г., незадолго до своей кончины, хиротонию Алексия во епископа Владимирского. Поскольку к этому времени во Владимире уже более полувека не было собственных архиереев, а город с прилежащей областью входил в митрополичий округ, такая титуляция Алексия должна была свидетельствовать о том, что как викарий митрополита он является его официальным преемником.

Голубинский объяснял поставление Алексия на Владимирскую кафедру таким образом: это будто бы было сделано на случай поставления какого-либо другого митрополита, который в таком случае, при наличии во Владимире своего архиерея, был бы принужден жить в Москве. Однако, подобная постановка вопроса представляется несколько упрощенной. Добиться союза митрополита и великого князя столь примитивной хитростью едва ли было возможно. Феогносту нужна было именно конкретная личность, способная продолжить его дело. И он сделал все для того, чтобы поднять авторитет Алексия в глазах Константинополя и убедить патриарха поставить в митрополиты именно его. Посольство Феогноста вернулось в Москву, привезя весть о согласии на поставление Алексия в митрополиты, в 1353 г., когда уже не было в живых ни самого Феогноста, ни великого князя Симеона, умерших от чумы. Великим князем стал Иоанн Иоаннович Красный (1353-1359 гг.). Он отправил Алексия в Царьград на поставление. Здесь его, однако, продержали около года, долго не решаясь поставить в митрополиты. Алексия испытывали. По официальной версии — в плане духовно-нравственном. Но скорее всего, на предмет лояльности по отношению к грекам. Кроме того, утвердив Алексия на митрополичьей кафедре, его поставили под весьма строгий контроль со стороны Патриархии. Ему вменялось в обязанность раз в два года являться в Константинополь для отчета о своей деятельности. На Русь был также отправлен экзарх — диакон Георгий Пердика, — который должен был также держать под контролем дела Русской Церкви.

Уже ощущалось, что церковная зависимость от Константинополя для Русской Церкви, вполне созревшей к середине XIV в. для своей автокефалии, становится фактором неблагоприятным. Если в период раздробленности независимые от русских князей греки-митрополиты много содействовали объединению Руси в смысле духовном, то теперь, когда начался процесс государственного объединения Руси, греческое влияние становилось его тормозом, так как в Константинополе стремились учитывать в первую очередь свои собственные интересы, а не русские. Если бы на кафедре оказался какой-либо архиерей, равнодушный, в отличие от Феогноста, к делам Руси, это могло бы привести к печальным для Руси последствиям. Очень скоро это ярко проявится в случае с митрополитом Исидором, который в интересах гибнущей Византии втянет Русскую Церковь в авантюру с Флорентийской унией. Поэтому вполне объяснимо стремление русских видеть на митрополичьей кафедре в столь ответственное время своего соотечественника. Однако и греки отчаянно пытаются сохранить свое влияние на Русскую Церковь, дабы извлечь максимум выгоды в годы, когда судьба Византии «висит на волоске». Отсюда обострение противоречий между русскими и греками при поставлении митрополитов на Киево-Московскую митрополию в XIV–XV вв. К этому примешивается и еще одна проблема — стремление Литовских князей к созданию независимой от Москвы митрополии на подвластных Литве землях Руси. И в этом направлении греки также действуют, прежде всего оценивая политическую выгоду от союза с Литовским князем.