Куросиво - [56]

Когда наступает время, о котором поэт сказал: «О, пора весны! Горы безыменные тоже расцветут, дымкою подернутся…», тогда даже дикий лотос или простой одуванчик, растущий при дороге, тоже прекрасен…

О-Суми исполнилось шестнадцать лет. Румяная, как цветы персика, что цвели позади ее дома, покрытая легким загаром, повязанная по деревенскому обычаю полотенцем, из-под которого падали на щеки и развевались по ветру пряди волос, с большой корзинкой для сбора хвороста и шишек за спиной, О-Суми и впрямь была хороша. На нее с завистью глядели подружки. «Бойкая!» – приговаривали они, а окрестные парни наперебой старались завоевать расположение красавицы. Но ко всеобщему удивлению, победителем оказался молодой крестьянин, прозванный «Молчальником Синдзи».

Он происходил из старого крестьянского рода, в котором во время Оно кое-кто из предков занимал даже должность деревенского старосты, но отец его, Синдзо Нумата, от природы был человек чрезвычайно доверчивый, честный и, кроме того, питал, к несчастью, пристрастие к вину и к азартным играм. Сначала он продал и пропил свой лесной участок в горах, потом продал и проиграл пашню. Достаток семьи сильно пошатнулся, и о былом благополучии напоминали только старые деревья кэяки у ворот дома, которые цвели по-прежнему пышно, а первое место на деревенских сходках отошло теперь к совсем нестоящему человеку – Тэцугоро, чужаку в этой деревне.

Сын тяжело переживал разорение отца. Его прозвали «Молчальник Синдзи», так мало и неохотно разговаривал он с людьми. Он в рот не брал сакэ, по вечерам никогда не ходил развлекаться с парнями, посещал только храм богини Аматэрасу[165] в Мисима, а в хозяйстве работал так усердно, что пот лил с него ручьем. «Молодец парень! Такой, пожалуй, поправит пошатнувшиеся дела!» – хвалили его старики, но охочие до развлечений парни избегали Синдзи: «С ним не столкуешься!» Когда же вдруг выяснилось, что этот всеми отверженный нелюдим сумел завоевать сердце красы всей деревни О-Суми, удивлению, толкам, недоумению, зависти и волнению не было конца. Но прошло время, и с этим примирились. Решение молодых людей пожениться признали родители. Синдзи был полон решимости устроить свою жизнь как можно лучше.

Для Синдзи в любви заключалась вся его жизнь, но О-Суми любила не так уж сильно. Избалованная вниманием парней, она не то чтобы думала, но инстинктивно чувствовала, что таких женихов, как Синдзи, она может иметь сколько угодно. Женщины холодны, даже в любви они не забывают расчета. О-Суми, глазом не моргнув, принимала подарки – шпильки с украшениями, воротнички, которые Синдзи покупал ей всякий раз, как бывал в Мисима или в Нумадзу (хотя сам он жил так бедно, что должен был беречь даже пару стоптанных соломенных сандалий), и недовольно кривила губы – то ей не нравились цветы, то нехорош был узор на воротничке. О-Суми сознавала свою силу, благодаря которой она вертела мужчиной, как ей только хотелось, – она обращалась с Синдзи словно с рабом, и чем грубее была она с ним, тем сильнее влюблялся в нее Синдзи. Ему нравились ее капризы, он восхищался ее сердито надутыми губками, нахмуренными бровями. «Видать, опять не потрафил!» – посмеивались старшие, а парня помоложе только диву давались; женщины возмущались.

Тем временем пришла пора Синдзи уходить в армию. Перед отъездом в казарму Синдзи со слезами молил устроить хотя бы сговор, но О-Суми не согласилась – она говорила, что ей совестно. Наконец, наступил день отъезда. Синдзи заклинал девушку ждать его. «Три года пройдут незаметно. Я буду думать о тебе каждый день. Прошу, не забывай меня, веди себя хорошо…» – со слезами просил он при расставании и уехал, всеми помыслами оставаясь с любимой.

5

Красоты природы тоже нимало не занимали графа Китагава. Постройка виллы в Нумадзу объяснилась отнюдь не пристрастием графа к видам залива Суруга или стремлением внедрить моду на морские купанья. Во-первых, графу жгли карман деньги, которые имелись у него в изобилии, и он ухватился за мысль построить виллу, подобную тем, какие он видел, путешествуя по югу Европы. Во-вторых, он возымел желание устроить себе приют на случай своих дальних охотничьих рейдов от Энгодо Идзу. Отдаленный район Нумадзу, сообщение с которым было затруднено, ибо в те времена поезда туда еще не ходили, приглянулся ему.

Шла как раз третья весна со времени ухода Синдзи в армию, когда граф, под предлогом необходимости осмотреть законченную постройку, с охотничьей собакой, с ружьем за спиной, приехал в Нумадзу.

Был конец марта. Граф выехал из Токио, предвкушая богатую добычу. И добычей этой, сверх всякого ожидания, оказались не зайцы или фазаны, а не кто иная, как красавица О-Суми.

Однажды граф, как обычно, один, без слуги, с собакой, с ружьем за спиной, рассеянно шел вдоль утопавшей в персиковом цвету деревни Кануки, направляясь в Сидзуура, как вдруг он услышал голос, бранивший его собаку, которая, хватая растущую при дороге траву, забежала на овсяное поле. «Ах ты, скот поганый!» – приговаривал кто-то. Граф взглянул и увидел под пышно цветущим персиковым деревом женщину, повязанную полотенцем. Прервав работу, она стояла, опираясь на мотыгу, и ругала его собаку. Встретившись большими черными глазами со взглядом графа, она улыбнулась, сверкнув белыми зубами, и поправила упавшие на лоб пряди волос. В тот же вечер на дачу к графу был вызван руководивший постройкой десятник, перепуганный насмерть, уж не усмотрел ли граф каких-нибудь упущений в строительстве дома, и получил распоряжение, чтобы завтра же утром отец О-Суми за известное вознаграждение передал дочь господину графу Китагава.