Куросиво - [52]

Чуть ущербный лунный диск проглядывал сквозь ветви вишневых деревьев, ночной ветерок овевал лицо прохладой. Измученный, ослабевший от болезни старый Хигаси тяжело опустился на сиденье коляски и, подставив лоб дуновению ветерка, закрыв больной глаз, прислушивался к шуршанью колес. Казалось, он спал.

Но нелегко было успокоить нервы, возбужденные долгим словесным поединком. Буря пронеслась, а сердце все еще волновалось. Извержение вулкана закончилось, а пламя в груди все еще бушевало. Сложные противоречивые чувства удовлетворения, боли, а может, и раскаяния набегали, как волны прилива, и переполняли его душу.

Сегодня, неожиданно для самого себя, он скрестил с врагом меч, который оттачивал двадцать лет. И каковы результаты? Безусловно ему удалось больно поранить противника. Хигаси чувствовал это по напряжению в руке, которой он наносил удары. Вспомнив искаженные гневом лица своих противников, он громко рассмеялся.

Но враг удалился с триумфом, чуть ли не с победной песней. Так что же, выходит, победа в конечном итоге осталась за ними? Нет, нет и нет, пусть сломался меч, пусть опустел колчан, но Хигаси до последнего вздоха будет бороться, он не позволит врагу торжествовать победу! Даже в этой маленькой случайной схватке он не в силах был удержать в ножнах свой меч, который готовил к боям долгие годы; так разве он сможет покорно вручить его врагу и признать себя побежденным? «В моих руках полиция, государственная казна, армия – шесть бригад! Померимся силами, я в любой момент готов к вашим услугам!» Отлично! Да, Фудзи-сава прав – решительный бой, бой не на жизнь, а на смерть еще впереди.

Когда же она грянет, эта битва? Каким оружием они сразятся? Словами? Мечом? Их много, а его сторонники – малочисленны. Враг проворен, а у Хигаси такое старинное, тупое оружие – с болью в душе он сам вынужден был признать это. Оглядываясь на сегодняшнюю схватку, он видит, что вышел из нее весь окровавленный – исцарапанный и израненный… Приходится временно уступить врагу поле боя и думать о том, как собраться с силами для нового удара… И старый Хигаси гордо поднял голову.

– Ишь сволочь проклятая, как галдят! – услышал он вдруг голос рикши.

Старый Хигаси открыл глаза. Проскользнув под сводом зеленых листьев, коляска рикши катилась мимо ярко освещенной виллы. Во дворе виднелось множество экипажей, колясок рикш, далеко вокруг были слышны веселые, оживленные голоса.

– Чей это дом?

– Дача Одани.

– Одани? Так это и есть вилла Одани?..

– Опять министры гуляют! Эх, господин, хорошо быть министром! Таким, как я, приходится от зари дотемна таскать за собой коляску, а не повезет, так за целый день чашки риса не попадет в рот… То ли дело министру…

Но старый Хигаси уже не слушал. Как победная песня, высмеивающая разбитого вражеского полководца, прозвучали в его ушах громкие, веселые голоса и смех, вперемежку со звоном сямисэна и бубна.

Старый Хигаси закусил губу.

Зачем он приехал в Токио? При этой мысли ему на мгновенье представилось его скромное жилище в Коею.

Коляска въехала на мост Адзума-баси. Далеко открылся простор озаренной лунным светом реки Суми-да. Старый Хигаси глубоко вздохнул.

Старый Хигаси покинул Токио.

Зачем было оставаться? Почти все дела, ради которых он приехал в столицу, он выполнил. Ветер Тёсю и Сацума свищет на перекрестках столицы, на всех ее бесчисленных улицах и переулках. Дом старого друга Хияма, дом родного брата Аояги – все пропитано тлетворным дыханием этого ветра.

Он написал прощальное письмо барону Хияма, послал письменное извинение виконту Угаи, который заезжал к нему на дом, желая повидаться, и, положив за пазуху деньги на учение Сусуму, вырученные за облигации, на второй день после словесного поединка на даче Хияма покинул Токио.

Старый Хигаси сел в колясочку рикши, туда же поместилась его плетеная корзинка – увы, в этой корзинке не было приказа о назначении на пост губернатора; выезжая из района Синдзюку, он оглянулся и посмотрел на небо над дворцом. Был пасмурный майский вечер, небо обложили темные, грязноватые тучи, ни единый луч солнца не пробивался через их толщу – небо было мрачное, как мрачна была жизнь в эти последние годы, – казалось, просвета не будет. Тяжелый вздох, как будто сердце ему давил камень, вырвался из груди старого Хигаси. Полный уныния, он пустился в обратный путь на родину.

Глава VIII

1

В глубине души граф Китагава нисколько не сомневался в честности своей жены. Он отлично знал, что поведение ее безупречно, и, пожалуй, даже уважал ее. Где-то в глубине его сознания, вечно мутного от вина, огрубевшего от постоянного разгула, таилась мысль – возможно, граф сам не отдавал себе в ней ясного отчета, – что жена во многом стоит неизмеримо выше него, во многом превосходит его. Но именно поэтому он находил удовольствие в том, чтобы при каждом удобном случае отравлять ей существование. Когда в минуту раздражения он смертельно оскорбил ее грязным обвинением, ему, разумеется, и в голову не приходило, чтобы между его женой и графом Фудзисава может действительно существовать незаконная связь. Вот почему, отправив жену в Нумадзу, граф очень скоро полностью позабыл все эти треволнения.