Курортное приключение - [26]

Этот день Николай Егорович решил отдать Симферополю. Побродить весь день по улицам, пообедать в ресторане, сходить за город, посмотреть, как встречают весну виноградники, а к вечеру уехать в Ялту. От Ялты, ему рассказывали, «наркомовский» недалеко. Можно взять такси. Он хотел уехать в Ялту вечером, чтобы посмотреть, как к ночи синеют горы.

Холин расспросил, как добраться до автовокзала, сдал там чемодан в камеру хранения, узнал, что троллейбусы и автобусы ходят до Ялты очень часто, и отправился бродить по улицам.

Солнце уже стояло высоко. Тротуары были сухие и теплые. У обочин, там, где еще лежал снег, вились тонкие струйки пара, а если смотреть вперед, напротив солнца, и если проезжая часть улицы была пуста, даже можно было заметить легкий мираж, какой бывает ранней весной над свежевспаханным полем.

В голом сквере, где весело дрались воробьи и важно разгуливали голуби, из желтой цистерны продавали сухое красное вино. Николай Егорович поколебался, но все же взял бокал и сел тут же на скамейку. Скамейка стояла напротив солнца, и было хорошо пить холодное, слегка шипучее вино маленькими глотками, закрыв глаза, подставив лицо теплому, почти жаркому солнцу.

В сквере было пусто, и никто не мешал Холину. Продавщица в пальто, в белом халате, надетом поверх пальто, читала книгу, сидя на табуретке. Очки сползли на нос, и она читала поверх очков. Подошли двое рабочих в выцветших зеленых ватниках, с мотком проволоки и ломом, взяли по бокалу, чокнулись и стали не спеша прихлебывать, говоря о футбольном матче. Моток проволоки и лом они прислонили к дереву.

Прошла, жмурясь в сторону солнца, молодая мать, толкая коляску. В коляске в чепце лежал ребенок и тоже жмурился.

Рабочие допили вино, расплатились, взяли проволоку и лом и ушли, по-прежнему споря о матче. Продавщица помыла бокалы, поставила их вверх дном и опять стала читать книгу.

«Там, наверно, строгий режим, – думал Холин, закрыв глаза. – Вставать по часам, ложиться по часам. Массовик-затейник. «Встаньте в круг, прыг-скок, прыг-скок…»

Стук… стук… стук… Это пришел пить вино слепой. Он пил торопливыми глотками, запрокинув голову, настороженно прислушиваясь – наверно, кого-то боялся. Может быть, жены. Большой кадык челноком ходил на черной жилистой шее. Очки слепой снял, чтобы не мешали, а может быть, чтобы не казаться слепым. Слепой допил вино, вынул из кармана печенье, сунул в рот, крошки просыпались на башмак. Большой голубь смело подошел и клюнул в башмак, – несмотря на маскировку, он, видно, знал, что это слепой.

«Если там режим, – думал Николай Егорович, – я наплюю на него. Я буду делать все, что мне хочется. Я не буду ходить на массовые мероприятия, ездить на экскурсии в автобусах и делать по утрам зарядку под аккордеон. Пошли они подальше со всем этим».

Слепой ушел, постукивая палочкой. Солнце слегка переместилось, и теперь на Холина падала тень от ствола дерева, но ему не хотелось шевелиться, чтобы передвинуться на солнце. Сквер был совсем маленький, и в нескольких метрах урчали автобусы, шли прохожие, некоторые поглядывали на Холина.

«Я буду ходить к морю, как бы оно далеко ни оказалось, – думал Николай Егорович. – И буду лазать по горам, если они там есть. Я ни разу не был в горах и только один раз видел море, тогда, когда ездил с Рабом. Это хамство, что мне сорок лет, а я только один раз видел море. Это просто нечестно.

Врач сказал, что там есть бассейн с морской водой, – думал Холин. – Я не буду вылезать из бассейна с морокой водой. Что бы там мне ни говорили, я буду каждый день нахально лезть в бассейн. Наверно, там есть очередь или какие-нибудь там потоки. Я наплюю и на очереди, и на потоки. Пусть делают что хотят, но я не буду вылезать из бассейна. Я стану нырять с открытыми глазами. Я так и не научился нырять с открытыми глазами. Речка детства была слишком мутной, а потом стало не до этого. Я всегда завидовал людям, которые умели плавать под водой с открытыми глазами. И еще я научусь плавать кролем, брассом. Достану книжку, там, наверно, есть специальная литература, и научусь плавать кролем и брассом. И лежать неподвижно на спине…»

Продавщица перевернула страницу и глянула на него. Наверно, еще никто так долго не пил бокал этого легкого вина. Или из интеллигентов, или алкоголик, возможно, подумала продавщица и опять стала читать. «А когда будет идти дождь, – думал Холин, – я стану читать. Только когда сильный дождь. Когда будет идти небольшой дождь, я пойду к морю, наверно, море в дождь необычное. Наверно, оно как заплаканное лицо. Как девичье заплаканное лицо. И горы, наверно, хороши в дождь. Наверно, они пахнут и шуршат. Пахнут и шуршат. Пахнут мокрым камнем и шуршат сухой прошлогодней травой; сухой, несмотря на дождь. Но в сильный дождь, наверно, дорожки становятся скользкими, и ходить по ним трудно Поэтому в сильный дождь я стану читать. Там, наверно, есть библиотека. Конечно, там есть библиотека. Наверно, хорошая библиотека с большим светлым читальным залом, где стоят кадки с пальмами и уютные кожаные кресла. Наверно, в библиотеке всегда пусто и тихо – кто приезжает на курорт читать? В комнате напротив, заставленной стеллажами, что-то пишет библиотекарь. Я буду брать детские приключенческие книги. Я не знаю толком ни одной детской приключенческой книги. Только в больнице я прочитал «Графа Монте-Кристо». Я не читал толком ни Майн Рида, ни Купера, ни Стивенсона. В детстве было не до этого. И потом было не до этого. Когда приходится разговаривать с мальчишками, я всегда боюсь, что разговор переключится на Майн Рида, или Купера, или Стивенсона. Я обязательно прочитаю Майн Рида, Купера и Стивенсона. У них должен быть Майн Рид, Купер и Стивенсон. У них обязательно должен быть Майн Рид, Купер и Стивенсон. Такие больные, которые к ним приезжают, или ничего не читают, или читают Майн Рида, Купера и Стивенсона. Я восполню пробел в своем образовании». Так думал Холин.