Курортное приключение - [13]

Но в целом мать все-таки мало врала, можно сказать – совсем не врала, разве то, о чем она врала, это ложь? Позже он узнал, что это называется очень красиво: «святая ложь», но мать не знала, что это называется «святая ложь».

С другими взрослыми в детстве Холину тоже повезло. Они никогда не обманывали его. Или почти не обманывали.

Впервые Холин столкнулся с обманом взрослых в кукольном театре. Взрослые расклеили по их городку яркие, фантастические красивые афиши, где обещали показать Африку – жаркую, прекрасную, благоухающую Африку, не то, что их разбомбленный, залитый грязью поселок; и Холин отсыпал полведра самого лучшего антрацита, с таким трудом добытого антрацита; антрацита, за который некоторые пацаны отдали свою жизнь; отсыпал полведра прекрасного антрацита за маленький синенький билет и вместо прекрасной, сказочной, благоухающей Африки увидел грубо размалеванный картон, бумажные, грязные, потрепанные цветы и тряпичных зверей.

Так Холин впервые столкнулся с обманом. Потом он много раз сталкивался с обманом и даже вообще-то привык, что не каждому человеку обязательно верить на слово, но первый обман, как первая любовь, остается на всю жизнь.

Вот почему Николай Егорович не любил кукольный театр.

* * *

– У вас упал журнал.

– Ах, спасибо…

Рука у главрежа, подавшая журнал, была красивой, чуть полноватой, но она была пропорциональной всему телу и потому красивой.

– Вам верхний свет не нужен?

– Нет, нет, пожалуйста, выключайте.

– Если вы хотите читать, можете включить над головой.

– Я знаю… Спасибо. Я буду спать.

– Может быть, включить синий свет?

– Включите. Я люблю синий свет.

Она нагнулась к выключателям и пощелкала ими. Синий свет не загорался.

– Что-то не получается.

– Наверно, сгорела лампочка.

– Что же теперь делать?

– Ничего. Синий свет – это роскошь.

– Но дело в том, что я тоже люблю синий свет.

– Интересное совпадение.

– Да…

– Я могу оказать, почему вы любите синий свет.

– Каким образом?

– Способность читать мысли, – сказал Холин.

– Ах… вот как. Вы модный человек. Телепат? Парапсихолог?

– Просто умение перевоплощаться в других.

– Это еще интереснее. Ну и почему я люблю синий свет?

– Из-за войны. Синий свет – это безопасность. Тогда, чтобы выжить, надо было зажечь синий свет. Вы пережили опасность. Это написано у вас на лице, а потому вы и любите синий свет.

Главреж задумалась.

– Пожалуй, вы правы. Хотя война меня застала девочкой и в Сибири, но вы правы… Синий свет – это безопасность… Да… да… В то время мы боялись солнца. И луны тоже. Луны и солнца. Вы перевоплотились в меня?

– Да. Я увидел на вашем лице следы опасности, я сделался с таким же лицом и понял все.

– Вы просто гений.

– Никому не нужный гений.

Они на большой скорости проезжали какую-то станцию. Вспышки фонарей на короткие секунды освещали купе. Она закрыла дверь, отвернула одеяло и легла в брюках и в кофточке. Волосы главреж собрала в узел, узел мешал ей, и женщина сразу отвернулась к стене.

– Спокойной ночи, – сказала она.

– Спокойной ночи.

Под ним уже слегка похрапывал двулысый командированный.

– Спасибо за яблоко, – сказал Холин неожиданно для себя. – Очень вкусное.

– Понравилось? Это из маминого сада, – голос у нее уже был приглушен надвигающимся сном.

Николай Егорович дотянулся до брюк, висевших на никелированной вешалке и прижатых упругой резинкой, и достал лекарство. Он достал из столбика одну таблетку, подержал в руке, потом подумал и достал вторую. От таблеток шел резкий мятный запах, от которого слегка пощипывало глаза.

Поезд мчался заснеженными полями, метель сделалась еще сильней. Потоки снега неслись прямо возле окна, казалось – это билась в стекло мохнатая, влажная после употребления банная простыня. В купе было светло от метели за окном. Рыжие волосы главрежа сияли в этом белом полумраке загадочным, Холину почему-то казалось, морским растением. Соседка уже спала. Наверно, она принадлежала к той счастливой части человечества, что засыпают мгновенно. Одеяло с главрежа сползло, и Холин невольно задержал взгляд: все-таки у главрежа была чертовски красивая фигура, особенно вот так, когда она лежала на боку, к нему спиной, с закрученными в узел рыжими морскими волосами.

Холин положил сразу две таблетки в рот и уже хотел было откинуться на подушку, но вдруг увидел, как ручка двери несколько раз бесшумно опустилась и поднялась. «Наверно, или кто-то ошибся дверью, или проводник проверяет, закрыто ли купе», – подумал Николай Егорович и лег, но в это время дверь откатилась и в купе заглянул человек. Холин сразу узнал его, несмотря на то, что смотрел против света, бившего из коридора. Это был Лукашов.

Лукашов, прищурившись, вглядывался в темноту. На нем не было шапки, волосы его были вздыблены, галстук сбился набок, Лукашов явно был под градусом, больше, чем при прощании, очевидно, выпил после.

– Ты откуда взялся? – вполголоса спросил Холин.

– Дело есть… Выйди на минутку, – зашептал Лукашов, косясь на спящих.

Холин наспех оделся и, не повязав галстука, вышел из купе. Он не очень удивился. Все время, пока он лежал и пытался заснуть без таблеток, у него было чувство, что должно произойти что-то необыкновенное.