Курорт - [18]

– Найдешь кого-нибудь.

– Точно!

– Ты обязательно познакомишься с кем-нибудь. Ты ведь у нас огромная личность!

Он ухмыльнулся своему толстому дружку и увернулся от брошенной в него подушки.

– Ну что за пара нытиков, а?

– За себя говори. – Пастернак скосил глаза, сдвинул свои могучие сиськи и пропищал им: – Что за пара нытиков, а?

Мэтт встал с кровати.

– Пойду-ка я в душ.

– Ты из него не вылезаешь, юный Мэттью.

– Чтобы белье не пачкать. В такую жару я ужасно потею.

– Вонючая жара, да?

– Это точно.

– А знаешь, почему ванна полезнее душа?

– Нет, Пасти. Почему?

– Душ вреден для яиц, – уверенно изрек Пастернак.

Мэтт рассмеялся:

– Чего?

– Серьезно! От этого страдают твои яйца. Сам прикинь. В душе ты стоишь, и им приходится висеть, да? Но ты еще их мылом наяриваешь. Ты обращаешься с ними гораздо грубее, чем они требуют.

Мэтт почесал в затылке.

– Ты прав, Пасти, старина. Пастернак удовлетворенно кивнул.

– Тебя еще учить и учить.

Она окунулась в роскошный, изысканный ритуал фламенко, пританцовывая и двигая сладострастно кистями рук, бедрами, ягодицами. Сам танец – действо и сюжет – имел много общего с ее тай-чи, хотя они преследовали радикально противоположные цели: один – спокойное самовыражение, а другой – выход страсти.

Лидерство мужчины здесь было коротким и ярким, он полностью отдавался во власть своей сексуальной энергии, вращая бедрами и синкопируя задницей к восторгу подвыпивших клиенток ресторана. Его партнерши, плохие и хорошие, трясли своими внушительными бюстами, прищелкивали каблуками, откидывали назад иссиня-черные гривы, разыгрывая под музыку необузданную драму.

Шон понятия не имел о настроении Хилари. Он заказал кальмара и здорово обломался, когда его принесли не нарезанным кольцами, а практически целиком, с щупальцами. Теперь Шон просто отщипывал аккуратные кусочки и потихоньку бросал тощим кошкам, гуляющим по пляжу. Хотя Хилари была поглощена романтикой представления, она чувствовала присутствие мужа. Он подолгу хлопал, чтобы показать свою заинтересованность и восхищение. Ей так хотелось найти в нем что-нибудь хорошее, но он был просто клоуном, за которым она была замужем. Если он еще раз крикнет «Ole!» или «Bravo!», она встанет и уйдет.

Когда танец закончился и танцоры вышли за своими аплодисментами, для нее было огромным облегчением, что Шон не устроил стоячую овацию. Он налил ей вина в бокал и нежно взял ее за руку. Секунду она смотрела в скатерть, затем попыталась взбодриться. Не получилось. Это было как-то неестественно, вся эта игра в любовников. Ее маленькая рука налилась тяжестью в его ладони, но она кое-как выдавила улыбку. Шон поцеловал ее палец и заглянул в глаза.

– Эй, больше никаких споров.

– Никаких.

Ей так этого хотелось. И так же безнадежно хотелось снова стать двадцатилетней. Он продолжал пристально смотреть на нее. Хоть бы он перестал!

– Завтра у нас будет чудесный день в горах. Только ты и я.

Она кивнула. За столиком справа от нее сидела пожилая пара. Они едва обменялись парой слов за весь вечер, кроме обсуждения меню. Казалось, фламенко вытянул из них все силы, и теперь они сидели в полном молчании, избегая смотреть в глаза друг другу. Хилари чувствовала себя опустошенной. Она заставила себя посмотреть на Шона, продолжая катать мизинцем по столу хлебные крошки.

– Так куда ты решил поехать?

– В Антекеру.

– Звучит мило.

– Тебе понравится.

Нет, подумала она. Мне не понравится. Тебе понравится. Но я сделаю все что могу. Все что могу.

– Ты мой лучший друг, честно!

Достаточно тяжело транспортировать пьяного вдрызг человека, но пьяного вдрызг Пастернака – почти нереально. Силы Мэтта были на исходе. Пастернак что-то лепетал, постоянно падал на своего приятеля, но не переставал автоматически подталкивать его на подъеме. Они, спотыкаясь, ковыляли по грязной дороге к центральной аллее, при этом Мэтт вынужден был навалиться на Пастернака всем телом, чтобы только удержать его в вертикальном положении.

– Ты прикинь. Ты мой лучший друг. Я люблю тебя!

– Ты тоже мой лучший друг.

– Но я люблю тебя!

– Я счастлив.

Пастернак хрюкнул и неожиданно выпрямился.

– Глянь!

– Что?

– Разве это… не поразительно?

Мэтт поглядел вокруг. Видны были лишь часть дороги да смутные очертания магазинчиков и коттеджей на фоне подсвеченного склона горы.

– Да, это потрясающе!

– Ты сколько можешь сосчитать?

Когда Мэтт обернулся, Пастернак уже валялся на спине, уставившись на звезды. Мэтт поглядел в чистое ночное небо. Толстяк был прав. Действительно потрясающе.

– Ух ты! Видел вон ту? Падающая звезда! Пастернак начал плакать. Мэтт наклонился к нему:

– Эй, чувак! Что случилось? Пастернак пьяно запинался, но все еще пытался выразить свою мысль:

– Ничего… ничего лучше не бывает. Я плачу, потому что… это так прекрасно. Весь мир… потрясающий! Жизнь такая… удивительная! – Он улыбнулся сквозь слезы. – И мы тоже!

– Что тоже?

– Ну вот эти звезды! Вот мы, а вот они – смотрят на нас…

Мэтт промолчал.

– Мы ведь ничто, понимаешь? И ничто в этом мире не имеет значения!

– Давай, парень. Давай-ка доставим твою задницу домой. – Мэтт ухватил Пастернака за плечи и с трудом поставил на ноги.

– Я и говорю. Это ничего не значит.