Куриная слепота - [11]
ТОЛЯ. Ганин. Толя Ганин. Ганины мы.
ЛАРИСА. Ганин. АнатолийГанин и Лариса Боровицкая. Толя “Гэ” и Лариса “Бэ”. Парочка – баран да ярочка. (Смеётся.) Ганины-поганины. У меня был диплом в универе по русским фамилиям. Училась в университете на филологическом факе, хотела стать учительницей, мечтала, писала поурочные планы в тетрадке в клеточку. Стала артисткой. В самоделку пришел режиссер, увидел меня, забрал в один фильм, в другой, и вот – звезда. Короче: про фамилии. Привычка – судить о человеке по фамилии. Ганин – это совсем неплохо. Ваш профиль – как со стенки в той квартире. Ну-ка, голову к небу, посмотрите вверх? Кадык большой. Большой и острый. Прям как у него. Но вы не он. От вас пахнет иначе как-то.
ТОЛЯ. Чего?
ЛАРИСА. У настоящего мужика должен быть большой острый кадык и огромные руки, это говорит о его огромных сексуальных возможностях. Так мне рассказывала одна старая артистка, которая в этом знала ого-го какой толк. (Смеётся.) Пейте тоже, а то мы с вами в разных весовых категориях…
ТОЛЯ. С артистками выпью, прикольно! (Хохочет.) У меня руки маленькие, а ничего идёт, нормалёк, все довольны. Ну, я откровенно, раз вы так говорите.
ЛАРИСА. Прекратите. Какой вы мужик, вы мальчишечка. Мальчишечка глупый, на небо смотрите, банальности голубые про небожительство говорите. Что вы видели. Жизнь груба. Хотя играете, наверняка. Приняли меня за свою подружку, но я – знаменитая актриса, понимаете? Это вы девушкам своим пойте так: сначала многозначительно про небо, мол, как много в вас глуботы, глубины, а потом – раз-раз на матрас, так?
ТОЛЯ (Смеётся, палочкой листья ковыряет.) А чего? На матрас – для здоровья надо.
ЛАРИСА. Пошляк. Это вам тоже Митя сказал? Тихушники. (Встала, прошла к магазину, села на то место, где сидел её отец.) Вот, спасибо этой “о”. Светит и я могу вас рассматривать. С некоторых пор меня успокаивают молодые лица. Я от них беру энергию. Брала. Очень похож. Похож, но не он. Всё равно, что артист играет короля. Но король – есть король, а играющий короля артист, так и останется играющим роль короля артистом.
ТОЛЯ. Чего?
ЛАРИСА. Не важно. С чего они взяли, что вы чернявый – не знаю. Я посижу тут. Вдруг мне придётся играть роль нищенки. Трамваи пойдут в шесть? Декорация какая-то будто, дыму в неё напустили и я сижу, бедная нищенка. (Ноет, кривляясь.) “Подайте бедной нищенки, бедной нищенки, мы погорельцы, у нас дом сгорел…” (Молчит, улыбается, взяла горсть листьев, подбросила их вверх.) Красиво! Листья с колосников бросают пьяные рабочие. Спектакль. Я играю в нём.
ТОЛЯ (Смеётся.) А вы прикольная! Мне нравится! Вам сколько? Вы старая?
ЛАРИСА. Тише! Я говорю! Вы любите театр? Толя, один мой знакомый по имени Толя, очень любил, хотя, вернее сказать, меня в театре любил, когда я играла. Я очень хорошая актриса. Замечательная. Вы не видели фильмов с моим участием?
ТОЛЯ. Нека. А какие?
ЛАРИСА. Не важно. Конечно, не видели. Вы ведь другое поколение. Ну, ничего, и в этом поколении я оставлю след, всё ещё впереди. (За балконным стеклом в полумраке Митя стоит, смотрит на Ларису.) Это наш балкон? В смысле, его балкон?
ТОЛЯ. Ваш. Его.
ЛАРИСА. На балконе растёт укроп в ящике и картошка. Зачем? О, Россия, моя Родина, проснись, очнись, не брякай мозгами. Ну, что он стоит, смотрит, даже я вижу его, что он смотрит? Скажите ему, пусть идет спать. Где ваш Жулик, пусть он его укусит, загавкает на него. Жулик, сюда! “По-о-о-дайте погорельцам…” Стоит и стоит, тень отца Гамлета. Правда, что сказала ваша мамаша?
ТОЛЯ. Про убийство? Правда. А что такого? Ну, чпокнул его. Я своего тоже другой раз хочу. Дурило раз и пьянчуга. Мать говорит, что душа Митькиного отца переселилась в меня. Я верю. Я знаю, что Митька отца любил. Так вышло просто у них. Бывает. Митька хороший. Я Митю люблю.
ЛАРИСА. Кошмар. Люди в грязи любят всякие сентиментальные истории, я заметила. Бред, дорогой. Вы все душами поменялись, вы на небо смотрите, театр, декорация, листья падают, чтоб им игралось легче. Телевизора насмотрелись, да?
ТОЛЯ. Он мой отец. Мать сказала. Зорро не знает ишшо. Митька – отец. Мать с ним спала. Он в тюрьму. Она Зорро нашла. Зорро – гнида. Я его метелю другой раз. Мать запрещает сказать Зорре, что я – Митькин сын, а то бы я сказал. Скажу скоро. А может, знает. Скучно. Так скучно.(Смеётся, палочкой листья ковыряет.)
ЛАРИСА. Вы произносите слово “скучно”, как будто это “кучка”. Все в кучке. Надо говорить “скушно”. И не “ишшо”, а “ещё”. У вас прыщики на лице. Какие страсти. Шекспир. Он ваш отец? Ужасно. И всё к тому же произносится односложными предложениями, как стихи. Не в этом ли подвале они вас и зачали? О, Россия, о, моя Родина, проснись, очнись, не брякай мозгами! Но я тут – Швейцария, сохраняю нейтралитет.
Анатолий лёг между трамвайных рельс, забросал себя листьями.
(Помолчала.) Эй, вы, вы что? Герой штаны с дырой?!
ТОЛЯ. Ложитесь рядом. Тепло тут. Всегда так делаю. И днём. Трамваи надо мной ездят. До утра трамваев не будет. Прикольно, развлекуха!
Лариса помолчала, легла рядом с Анатолием. Анатолий забросал её листьями, потом снова себя. Буква “о” мигает и отсветы от неё прыгают по кучам.
Любительскому ансамблю народной песни «Наитие» – 10 лет. В нем поют пять женщин-инвалидов «возраста дожития». Юбилейный отчетный концерт становится поводом для воспоминаний, возобновления вековых ссор и сплочения – под угрозой «ребрендинга» и неожиданного прихода солистки в прежде равноправный коллектив.
Перед Вами – пьеса «Букет» известного екатеринбургского драматурга Николая Коляды, написанная им в 1990 году. В старом домике живут 70-летняя старуха; ее сын, инвалид Миня, составляющий букеты из репейника с бурьяном, зачитывающийся умными книжками и извлекающий из них полезные для жизни морали; а также их квартиранты – неудавшаяся актриса и почти состоявшаяся шлюха; студент, приехавший из села; стареющая работница макаронной фабрики; и невнятный, но явно криминальный молодчик, рассчитывающий домик купить и воображающий себя новым Лопахиным...
Монолог в одном действии. Написана в июле 1991 года. Главная героиня Елена Андреевна много лет назад была изгнана из СССР за антисоветскую деятельность. Прошли годы, и вот теперь, вдали от прекрасной и ненавистной Родины, никому не нужная в Америке, живя в центре Манхэттена, Елена Андреевна вспоминает… Нет, она вспоминает свою последнюю любовь – Патриса: «Кто-то запомнил первую любовь, а я – запомнила последнюю…» – говорит героиня пьесы.
«Для тебя» (1991) – это сразу две пьесы Николая Коляды – «Венский стул» и «Черепаха Маня». Первая пьеса – «Венский стул» – приводит героя и героиню в одну пустую, пугающую, замкнутую комнату, далекую от каких-либо конкретных жизненных реалий, опознавательных знаков. Нельзя сказать, где именно очутились персонажи, тем более остается загадочным, как такое произошло. При этом, главным становится тонкий психологический рисунок, органика человеческих отношений, сиюминутность переживаний героев.В ремарках второй пьесы – «Черепаха Маня» – автор неоднократно, и всерьез, и не без иронии сетует, что никак не получается обойтись хорошим литературным языком, герои то и дело переходят на резкие выражения – а что поделаешь? В почерке драматурга есть своего рода мрачный импрессионизм и безбоязненное чутье, заставляющее сохранять ту «правду жизни», которая необходима для создания правды художественной, для выражения именно того драматизма, который чувствует автор.
Амалия Носферату пригласила в гости человека из Театра, чтобы отдать ему для спектакля ненужные вещи. Оказалось, что отдает она ему всю свою жизнь. А может быть, это вовсе и не однофамилица знаменитого вампира, а сам автор пьесы расстаётся с чем-то важным, любимым?..
Пьеса в одном действии из цикла «Кренделя». Написана в августе 2002 г.Когда-то Она работала секретаршей. Начались новые времена и вместо Неё взяли работать длинноногую девицу, а Её отправили на пенсию. Теперь Она перепечатывает какие-то тексты, чтобы выжить, не умереть с голоду. Но о прошлых временах не забывает, да и как такое забыть.Пьеса-монолог для актрисы в «бальзаковском» возрасте. Есть в ней, правда, ещё и Мальчишка, качающийся на железных воротах. С ним, с воронёнком, прилетевшим на её могилу, Она разговаривает, а ещё со всеми теми, кого хотела бы видеть, но никто не приходит к ней, забытой, в гости…