Кураж. В родном городе. Рецепт убийства - [68]

Я взял бутылку и стакан и сел за столик у стены. За соседним столиком, перед стаканом пива, сидел старик. Лицо у него заросло щетиной — седой на щеках и верхней губе и грязно-серой на шее с обвисшей кожей. Когда я налил себе пива и поднес ко рту, он поднял свой стакан и подмигнул мне.

Я вежливо улыбнулся в ответ и тут же пожалел об этом, ибо старик поднялся и направился ко мне. Бесформенное, поношенное пальто висело на нем, как на вешалке, а двигался он словно мешок с тряпьем. Кряхтя, опустился на табуретку, положил на стол дряхлые руки и, наклонившись ко мне, противно улыбнулся, обнажив беззубые десны. От него пахло пивом и старостью.

— В конце концов человек начинает жить только после шестидесяти пяти, — заговорил он.

— Вам шестьдесят пять?

— Шестьдесят шесть… Знаю, знаю, что на вид мне еще больше, но меня состарили инфаркты. Если от первого я только стал медленнее ходить, то от второго до сих пор плохо действует левая рука, и, видимо, навсегда.

— В таком случае у вас странные основания заявлять, что человек начинает жить только после шестидесяти пяти лет.

— Что ты! Я совсем не это имел в виду! Я начал жить после шестидесяти пяти совершенно по иным причинам после того, как получил права.

— Какие? Избирательные, что ли?

— Да нет, сынок, права на пенсию по старости. С тех пор я сам себе хозяин никто меня не торопит, и никому я не обязан лизать пятки.

— Великое дело.

— Еще бы! Это самое лучшее время в моей жизни!

Он допил свой стакан, и я налил ему еще.

— А у кого вы работали до пенсии?

— Знаешь, как со мной поступили? После второго инфаркта отправили в богадельню, где мне не оказывали никакой медицинской помощи. У меня до сих пор еще не зажили пролежни от тамошних порядков. Я сбежал оттуда и долго оставался без пенсии, хотя имел все права на нее.

— Это почему же?

— Да потому, что я не мог доказать своего возраста. Вот ты, наверное, думаешь, что любой, кто только взглянет на меня, сразу убедится, что я дряхлый старик. Но для назначения пенсии этого мало. Я родился в деревне, и отец не зарегистрировал моего рождения. Поэтому свидетельства о рождении мне дать не могли. Я так бы и не получил пенсии, если бы не мистер Эллистер. Он велел навести справки, кое-кто под присягой дал показания, и все кончилось хорошо. Сейчас я имею пристанище под лестницей в складе, где меня никто не беспокоит.

В пивную вошли еще двое посетителей и уселись за соседний столик. Один был низенький и широкоплечий, в помятой кепке и старой кожаной тужурке, другой — высокий, худощавый, с лицом, похожим на некоторое подобие треугольника, направленного вниз острым углом. Из кармана сильно заношенного синего костюма он достал губную гармонику и проиграл несколько тактов какой-то мечтательной мелодии. Его спутник, мрачно уставившись перед собой, принялся барабанить по столу грязными пальцами, с потрескавшейся на суставах кожей.

— А кто такой этот Эллистер? — осведомился я.

— Ты не знаешь, кто такой мистер Эллистер?! Значит, ты недавно здесь? Мистер Эллистер мэр нашего города.

— И он помог вам получить пенсию? Должно быть, он хороший человек.

— Самый хороший тут у нас.

— Стало быть, здесь все переменилось. В свое время человеком, к которому всегда обращались за помощью в подобных случаях, был мистер Д. Д. Вэзер. У него в конторе по утрам всегда выстраивалась очередь посетителей.

— Д. Д. Вэзера убили еще до того, как со мной произошел второй инфаркт. Да-да, весной исполнится два года. Ты что, бывал здесь?

— Вы говорите, что Д. Д. Вэзера убили?!

— Да, около двух лет назад. Ну, мне нужно кое-куда отлучиться.

— Минуточку. Как убили? Я взял его за руку, показавшуюся мне костью, обернутой в тряпье.

— Как, как… — нетерпеливо повторил старик.

— Убили, и все! Выстрелили в него, и он умер.

— Застрелили?! Кто же это сделал?

— Пусти, сынок. Не забудь, что я пил пиво.

Я выпустил его руку, и старик поплелся в уборную. К этому времени крашеная блондинка, ее рыжая подружка и их совместное имущество в пальто из искусственной шерсти уже ушли. Низенький и высокий разделались со своим пивом и тоже направились в туалет В пивной, кроме меня, оставался лишь бармен. Ни на кого не обращая внимания, он протирал стаканы. Грязное помещение стало для меня лишь одной из многочисленных пивных в незнакомых городах, где я коротал время в одиночестве. Ведь если Д. Д. Вэзер действительно мертв, то и этому городу предстояло оказаться для меня таким же чужим, как и все остальные.

Из туалета донесся гул мужских голосов. Отдельных слов я разобрать не мог, однако было очевидно, что там происходит какая-то ссора. Почти тотчас же оттуда донесся приглушенный звук падения чего-то. Я взглянул на бармена, но он по-прежнему занимался стаканами. В уборной кто-то начал всхлипывать. Встав с места, я поспешил туда. Старик сидел на грязном цементном полу, спиной к стене. Из носа на седые усы медленно капала кровь. Высокий, тот, что играл на гармошке, и его дружок стояли посередине уборной; у их ног валялась шляпа старика.

— Они отобрали у меня деньги, — заплакал старик. — Пусть они вернут мне деньги…

— Ничего мы у него не брали, — огрызнулся маленький. Он обругал меня, и я его стукнул.