Купола - [7]

В воскресенье, в конце службы. выходил священник с серебряной, украшенной драгоценными камнями и медальонами святых чашей. Она была наполнена разбавленным красным вином, он ложечкой вливал его в рот подходящим по очереди к нему прихожанам.

К причастию шли в строгом порядке: сначала маленькие дети на руках у взрослых, потом подростки, затем девушки и юноши, люди среднего и пожилого возраста, старики и старушки. Последними шли нищие. Ни один именитый прихожанин не мог позволить себе получить дары раньше установленной степенной очереди.

Волнующей и торжественной казалась исполняющаяся в это время литургия: хор восторженно пел: «Тело Христово примите, источника бессмертного вкусите!».

На шестой неделе поста была «Вербная суббота» и к вечерней службе «Всенощной» шли с пучком вербы. В церкви стояли со свечами, а после службы свечу надо было бережно нести домой и не дать ей затухнуть. При весенней ветреной погоде это было нелегко. После «Всенощной» вербы считались освещёнными и их ставили дома у икон.

Самая насыщенная делами и событиями была последняя или страстная неделя поста. Кроме уже описанной грандиозной уборки и завершения шитья новых праздничных платьев, это была неделя культа стряпни. Прежде всего, подготовка огромного количества пасхи на целую неделю для всей семьи и гостей.

В четверг в церкви, во время «Всенощной», читались тексты из Евангелия и лучшие певцы города пели «помяни меня Господи, во царствии Твоём…». Пятничная служба посвящалась плащанице. Посреди церкви устанавливали стол с покрывалом, изображающим Христа во гробе. Прихожане с грустными молитвами подходили и целовали покрывало. Потом шёл крестный ход вокруг церкви.

В пятницу же пекли куличи. Куличей, как правило, было много: большие и маленькие для каждого, включая маленьких детей.

В субботу красили яйца во всевозможные цвета. Потом выбирали самую красивую пасху, кулич и несколько крашеных яиц, увязывали вместе с тарелками в накрахмаленные салфетки, украшали цветами, сахарными барашками, буквами «х» и «в» и несли в церковь «святить». На освещение куличей и пасх всегда брали с собой детей, которые с радостным любопытством смотрели на всё это разнообразное разноцветье сладостей, расхаживая вокруг столов «освещения».

И вот уже скоро двенадцать часов ночи на Святое воскресенье.

С началом темноты детей укладывали спать. Надя и её брат Леня очень боялись, что их вовремя не разбудят. Их подняли в одиннадцать часов, они успели одеться, и теперь очень радостные и торжественные, вместе со взрослыми, шли в ярко освященную церковь к «Заутрене». Там собралось уже много народа.

Служба проходила особенно торжественно и начиналась крестным ходом вокруг церкви, под разливающийся по всему городу звон колоколов и восторженное пение молитвы «Христос воскрес из мёртвых, смертию смерть поправ и сущим во гробе живот даровав!»

После «Заутрени» люди начинали «христосоваться»: целовались со словами «Христос Воскресе!» на ответное «Воистину Воскрес!».

Наденька и Лёня не сдерживали своего восторга.

Приятно было смотреть на счастливые лица.

Надя заметила, как многие юноши с удовольствием целовали молодых знакомых барышень, которые не могли отказаться после обращения «Христос Воскресе!».

Мало кто оставался после этого в церкви, хотя служба продолжалась. Все, весёлые и нарядные, спешили домой к праздничным столам с красиво украшенными разнообразными кушаньями. Этой ночью после «Заутрени» заканчивался Великий пост, можно было «разговляться».

Уже за столом обменивались впечатлениями праздника. Все ощущали приятное непередаваемое настроение бесконечного обновления. Дарили друг другу подарки. Каждый подарок привлекал внимание и шумно принимался с благоговением. Приятно было смотреть на одетых в красивые платья бабушку, маму, щеголеватого папу в тёмно-синем, так подходящем ему костюме, забавно наряженных детей.

Было уже поздно, когда дети отправились спать. Надя, проводив маму в её комнату, вернулась за бабушкой.

Столовая опустела. Пётр Александрович продолжал сидеть со своей матерью.

– Уже девять лет, как ушёл наш батюшка. Видел бы он, как выросли дети, его внуки.

– Да…Был бы счастлив он, Петенька. Но чувствую я какую-то тревогу. С ним бы было легче. Да, я тоже не вечна.

– Ну что вы, маменька.

– Тревожусь за Егореньку. Вот также, десять лет назад, я испугалась за него, когда отцу сказал, что не будет работать в торговле и обязательно поедет учиться в Москву.

Отец разгневался. Конечно, ему было непонятно, что дети хотят своей дороги в жизни.

– Да, отцу перечить было всегда сложно. Наверное, Георгий сильный. Я бы так не смог. Но в терпении… дух Божий.

– А сильным больше достаётся. и беды, в том числе.

– Бог с вами, маменька, неужто мы прогневали Его. Ведь Вашему благочестию и помощи Вашей искренней ближнему… Неужто, Он там не видит всё это.

– Дай Бог. Пойду к себе, помолюсь за всех…и за Егореньку.

Пётр Александрович, оставшись один, сидел некоторое время в раздумье. По лицу его было видно, что этот праздник принёс ему очередную радость познания окружающего. Выразить он этого не мог, но чувствовал, что это как поиск истины: влечёт и в руки даётся с трудом. Даже тревожные слова матери не могли затмить эту его уверенность.