Купол на Кельме - [46]

Но Ирина настаивала, чтобы отчет был сделан по форме. Сейчас в особенности она не хотела отступать от правил, установленных Мариновым. Все должно быть так, как будто он присутствует. Подчиняясь ее настояниям, Николай принес карту, образцово раскрашенную и надписанную, где смелой чертой была показана ступень, пересекающая порог. Другой ступени, идущей от Красного болота, не было. Видимо, Николай не нашел ее.

– Доложи о маршрутах! – потребовала Ирина.

Уже с первых слов Николая я почувствовал что-то неблагополучное… Он описывал оба берега, а маршрут у него проходил по одному.

– Когда ты переправился через реку? – спросил я.

– На обратном пути.

Но маршрут-то был кольцевой. Николай напутал. Значит, он плохо помнил местность.

– А где ступень пересекает притоки? – спросила Ирина.

Николай замялся.

– Разве ты не ходил на притоки?

И тут Николая прорвало. Слова посыпались у него, как зерно из лопнувшего мешка. Он заговорил страстно, с возмущением наседая на Ирину. Говорил о том, что геология – творческое дело и не надо придираться к форме. Есть вещи, которые видны с первого взгляда, а над иными вопросами академики размышляют всю жизнь. Записи и дневники – последнее дело, прежде надо понять историю участка. А участок у него сложный, и ступени он не видит и не может о ней писать. Он честный человек и честно сознается, что он не согласен с Мариновым. Не будет он описывать то, чего нет на самом деле.

Ирина кусала губы. Каждое слово Николая ранило ее прямо в сердце. Этот мальчишка нападал на Маринова! Правда, Николай не знал, что Маринова уже нет.

Мне хотелось крикнуть: «Замолчи! Не смей оскорблять погибшего!..» Но я сдерживал себя.

Казалось, Николай рассуждал правильно. Действительно, в науке надо быть честным, не описывать то, чего не видишь. И действительно, геология – творческое дело, и сначала надо думать, а потом писать. Но в результате Николай подвел нас – ничего не сделал, надо все начинать заново.

– Прежде надо решить, прав ли Маринов, а потом заниматься писаниной! – кричал Николай.

В его голосе прорывались визгливые, истерические нотки. «Почему истерика? – думал я, оправившись от первого смущения. – Если не разобрался, скажи спокойно. Ты же студент, ты учишься, можешь спросить. До Ларькина тридцать километров, можно было прийти посоветоваться…

В чем-то Николай виноват, поэтому он кричит. В чем-то он оправдывается перед нами и перед собой». И вдруг я понял все.

– Молчать! – заорал я. Больше не нужно было сдерживаться.

Николай поперхнулся, посмотрел на меня с недоумением и страхом.

– А здесь что? – Я ткнул пальцем в нижний угол карты.

– Ничего интересного. Ни одного обнажения, – сказал Николай без уверенности.

Он попался – я показал на Красное болото.

– Все ясно, – сказал я. – Довольно паясничать! Тебе нечего доложить. Ты не ходил никуда! Ты всех нас подвел, лодырь!..

4

Провал Николая был для нас полной неожиданностью. Маринов всегда отличал его, считал лучшим коллектором, доверил самый сложный участок. А Маринов разбирался в людях. Как же мы все не распознали Николая, просмотрели в нем скрытую лень? Ведь Николая нельзя было назвать бездельником. Он всегда был занят, весел, неутомим, охотно брался за любые задания.

Но гнездилась в нем червоточинка. И называлась она «неумение работать в одиночестве».

На людях-то он был героем. Помните, как он с молотком кинулся на медведя и как прыгнул в реку за лодкой. Правда, все это было не совсем разумно. Но Николай не любил рассуждать. Сообразить, бросить догадку, остроумное словцо – вот что он мог. «У этого парня светлая голова», – говорили мы. А учился он, оказывается, на тройки. Потому что тут нужно было усадить себя за учебник и читать все подряд – легкое и трудное, интересное и скучное. Трудное и скучное он мог делать только на людях, чтобы похвалили его выдержку.

Что произошло у порога? Николай отправился в первый маршрут и потерял край ступени. Край на самом деле терялся, ведь трещина сходила на нет. Но Николай не понял. Поискал. Вернулся, чтобы подумать… Думать, однако, он не умел. Тогда он отложил геологию. Решил сначала наловить рыбы на всю неделю, впрок, потом разрисовать основу для карты так, чтобы выглядело красиво, отодвигая неприятное на завтра. Дни проходили, истекли сроки. Всю подсобную работу Николай выполнил превосходно, но на главное не хватило времени: он не разобрался в геологии и не сделал съемки. И тогда парень придумал оправдание: он не работал из идейных соображений, потому что не согласен с Мариновым.

Когда я разоблачил Николая, он плакал самыми настоящими слезами. До сих пор он не понимал своего недостатка, избегал трудностей инстинктивно. Его хвалили, он считал себя многообещающим студентом. Тяжело было расставаться с этим лестным заблуждением. Николаю казалось, что все другие виноваты, мы его подвели, и с раздражением он возвращался к нападкам на Маринова, на меня, на Ирину.

Далеко не всегда сидеть сложа руки означает бездельничать. И сам Маринов – великий собиратель минут – часами сидел на камне перед обнажением, ничего не измеряя, ничего не записывая. Но он в это время обдумывал материал, а Николай разрисовывал заголовок, еще не имея никакого материала. Ему нечего было обдумывать. Получалась видимость дела, а дело не двигалось.