Купол на Кельме - [37]
О старой карте не вспоминали. Было условлено: Левку не попрекать, о потере не жалеть, на усталость не жаловаться.
И Левушка, старавшийся больше всех, говорил мне с чувством: «Какие хорошие у нас ребята! Настоящие друзья!»
На третий день к вечеру новая карта, куда лучше прежней, лежала на коленях у Маринова.
– Ну вот, – сказал он с удовлетворением. – А вы жалуетесь, что я заставляю работать вас сверх меры. За три дня сделали трехнедельную работу. Разве нельзя всегда так? Сами вы не знаете своих сил.
Затем, сложив карту, он протянул ее Левушке:
– С этим новым оврагом не все понятно. Сходи-ка на место, посмотри, так ли сделали.
Левушка замахал обеими руками:
– Нет, нет, Леонид Павлович! Пожалуйста, пошлите кого-нибудь другого!
– А ты возьми себя в руки. Подумай, как обеспечить карту. Положи в папку, завязки проверь… Давай, давай, иди! Некогда мне спорить по пустякам!
И, когда Левушка скрылся, придерживая папку рукой, Маринов подмигнул нам:
– Не потеряет! Можете положиться – до смерти не забудет урока!
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
1
Наконец настал день отъезда. Обжитые палатки вновь разместились по желтым, синим и пестрым чемоданам. Мы сменили карандаши на весла. И… прощай Старосельцево! Геологи снова в пути.
Следующая ступень нас манила надеждой – может быть, она не расколота. Студентам Маринов обещал отдельные участки – первую самостоятельную работу. И погода стояла прекрасная. И с Мариновым мы не спорили. И Ирина не смотрела на меня недружелюбно. Лучшим временем в экспедиции был этот безмятежный переход.
Мы плыли вдоль высоких берегов, сложенных белым сахаровидным известняком – не грязноватым, не желтоватым, а чисто белым, как скульптурный гипс. Известняк был разрезан прослойками глины и песка различных оттенков, как бы цветные пояски были надеты на корпуса утесов. Поясоватой назвали мы эту ступень.
Казалось, что мы плывем по гористой стране. На самом деле это было не так. Наверху расстилалась плоская болотистая равнина. Река прорезала в ней глубокое ущелье, как бы пропорола плугом. В болотах брали начало мутные ручейки. Они стекали по скалам, образуя миниатюрные водопады, и вытачивали из податливого известняка причудливые скульптуры. Мимо нас проплывали белые колоннады, черепа, башни, витязи в остроконечных шлемах, монахи в клобуках, человеческие лица и звериные морды – белые и полосатые. А в час заката все они становились светло-красными, как будто живое тело просвечивало сквозь каменную кожу.
2
На второй день пути мы встретили лося.
Заметил его Тимофей. Он сидел в это время на носу, надеясь добыть семгу. У Тимофея рука была занята острогой, ружье держал только Маринов. Тимофей подтолкнул его тихонько. Маринов вспыхнул от охотничьего азарта. Но ружье было заряжено утиной дробью. Требовалось достать пулевой патрон из грудного кармана, взять в зубы, переломить ствол, выбросить патрон с дробью, вложить нужный, закрыть ствол, вскинуть ружье, прицелиться – восемь движений отделяли Маринова от выстрела. Когда щелкнул сложенный ствол, зверь поднял голову. Четверть секунды люди и лось смотрели друг другу в глаза. До сих пор я видел лося только в зоопарке. Это был очень уродливый, сутуловатый зверь с непомерно большой, губастой и горбоносой головой – скверная пародия на лошадь. Здесь, у таежной реки, лось выглядел могучим и гордым. Добыть такого зверя – вот это удача! Пуля в стволе, остается вскинуть, прицелиться… Но тут Ларион толкнул лодку шестом – Маринов качнулся, ему еще надо восстановить равновесие. Лось уже видит нас. Стреляй же, не копайся!.. Поздно! Гигантскими скачками зверь взлетает на откос. Он мчится галопом по крутым скалам, словно это ровная лужайка. Тонкие ноги пружинят, голова вытянута вперед. Столько силы, столько ловкости, даже изящества в этом тяжеловесном таежном быке! Через секунду он наверху. Еще секунду слышится треск сучьев в тайге…
– Зачем толкался? Держать надо было! – сердится Маринов.
– Зачем торопился? Я бы лодку подогнал! – попрекает его Ларион.
А Ирина говорит всем наперекор:
– Такой красавец! Я рада, что он убежал.
Мы причаливаем, чтобы посмотреть следы. Вот так отпечатки, какие громадные копыта! Здесь лось стоял, сюда прыгнул. Ничего себе прыжок! Ребята измеряют расстояние рулеткой. И как он ухитрился, не поворачиваясь, попасть на этот уступ! Можно подумать, что у лося глаза на затылке, а на копытах крылышки. Мы все разочарованы и восхищены. Лось победил нас, не дался в руки. Но мы бескорыстно приветствуем победителя. Всего обиднее, что не успели его рассмотреть. Хочется крикнуть: «Вернись, мы не будем стрелять! Дай нам полюбоваться тобой, дай насмотреться, как ты летаешь по кручам!»
3
А несколько часов спустя нас посетил главный хозяин тайги.
Бессонницей мы не страдали, такого слова не было в нашем обиходе.
Просидев день на веслах, я залез в спальный мешок и сразу провалился в черную пропасть. И уже там, на дне пропасти, я услышал страшное слово: «Медведь».
«Медведь? – подумал я, просыпаясь. – Кто сказал «медведь»? Или мне приснилось?»
Но тут в палатку ворвался мохнатый скулящий ком. Это был Загрюха – угрюмый и независимый пес Лариона. Сейчас он жался ко мне и лез под изголовье.
