Куплю входную дверь - [6]

– А я и есть ни при чем. Я – жертва всей этой вашей деятельности по благоустройству дома, строительству дач, организации банкетов с нужными людьми. – Я натягиваю правый сапог и встаю. – А на самом деле я – инженер, экономист. – Я притопываю все тем же правым сапогом. – Вот вы и выкручивайтесь… – Я выскакиваю за дверь.

Мимо своей «разутой» автомашины я прохожу с чувством понятной досады – меня не столько огорчает потеря двух передних колес, сколько перспектива трястись в автобусе. Я выхожу из двора и рядом с лужей – мысленно я обозначаю ее уже, как некий географический участок планеты, – в газетном киоске покупаю субботний номер областной газеты.

В автобусе, неожиданно полупустом, просматриваю четвертую страницу.

«Местный «Турбинист» проиграл нашей команде со счетом 2 – 0…»

«Пенсионер Ш. передал в фонд мира 2679 рублей…»

«Вторая программа: 19-45 – «Белое солнце пустыни».

«Продаю старые открытки».

«Куплю входную дверь…»

Что за чертовщина – дверь? Входную? Я перечитываю фразу, набранную самым мелким шрифтом, употребляемым лишь в объявлениях – «Куплю входную дверь. Тел. 6-12-48. Спросите Наташу».

IX.

Палата на четверых, Справа от Игоря Лимонова – паралитик, Лежит без малого год. На столе цветы; фотография в стоячей рамочке. На ней – паралитик, совсем еще молодой, даже юный. В пилотке и выцветшей – это видно даже на стареньком снимке – – гимнастерке. Бравый такой солдатик. Слева – угрюмый молодой человек с переломом позвоночника. Гипсовый корсет; щетина; жутко сосредоточенный взгляд. А у стены – человек в этой палате для безнадежных – случайный. Бульдозерист, сломавший по пьянке руку.

Игорь Лимонов, друг моей очень давней юности, майор милиции, получивший ранение, уложившее его на эту койку с параличом нижних конечностей.

– Вояка наш заговорил… – Игорь показывает глазами направо. – Сторонний человек не поймет, а я уже кое-что разбираю. Знаешь, как он инсульт свой приобрел? Ему приснилось, что немцы Москву взяли. Тогда, в сорок первом… По крайней мере, он так считает.

«Вояка» мычит что-то.

– Переверни его. Вот так… это он тебе спасибо говорит. Тут недавно к нему целый взвод завалился. Ну, я тебе скажу, мужики!.. У тебя что-то стряслось?

– Да так, ерунда.

Бульдозерист вдруг садится на кровати и кашляет. Настойчиво – со смыслом.

– Давай, не жмись, как девица красная, – Игорь подмигнул бульдозеристу и тот мигом пристраивается рядом, бережно поддерживая сломанную руку.

– Когда тебе всю жизнь лежать на койке, то болезнь – уже не болезнь, а образ жизни… Давно не пил… – Игорь морщит лоб. – Так что стряслось, Гриша?

– Тебе не приходилось заминать дело?

– А… Вот ты о чем? Поди-ка, браток, на свою койку, – это он бульдозеристу. – Давай, только суть – без деталей.

…Потом он молчит, И бульдозерист, томившийся на своей койке, думая, что наш «тет-а-тет» завершен, снова семенит к нам, поддерживая загипсованную руку:

– Что, мужики, еще по одной? Мне принесут, за мной не станет.

Я разливаю в портфеле водку и даю ему целлофановый стаканчик.

– А я пас, – говорит Игорь. – Ты, Гриша, во всех своих умозаключениях упустил одну важную деталь.

– Какую?

– Ведь Рыльцев все-таки арестован!

– Это я сам знаю…

– Нет, ты не понял меня. РЫЛЬЦЕВ ВСЕ-ТАКИ АРЕСТОВАН. То есть вне конъюнктурных связей, твоих знакомств и возможностей, он перед законом голенький. Как младенчик. И получается, что его судьбу в известном смысле способен решить только ты. Ты сейчас ему вроде судьи. Вот тебе и ответ на вопрос – заминаются ли дела…

– Какой же это ответ? Это опять же вопрос… – Я не могу отвести взгляд от фотографии «вояки».

Лицо у парнишки на старенькой фотографии такое, словно он удивлен чем-то неожиданным. Навечно удивлен.

– И уж судья из меня сейчас, как из грешника праведник…

– Скажи откровенно: если бы ты сам не был замешан во всей этой истории, помог бы Рыльцеву?

– Черт его знает… Нет, наверное, не помог бы.

– Значит, и речь не о нем, а о тебе… Знаешь, в человеческой природе есть такое свойство: мы боимся сделать какой-то шаг не потому, что он может укоротить жизнь, а лишь потому, что он может ее изменить.

– И какой же шаг ты предлагаешь мне сделать – пойти в ОБХСС? Посоветоваться с секретарем партбюро?

– Я ничего тебе не предлагаю, Гриша, – Игорь прикрывает веки. И вдруг я вижу, как он постарел; вижу его немощь, его пронзительную усталость,

– Я знаю только одно: ты, купивший краденый паркет, и те, кто купят украденные у тебя колеса от «Жигулей», – на одной доске, И тут не важно, что они, может быть, гроша честным путем не заработали, а ты пахал всю жизнь, как вол. Рыльцев уравнял вас. Устраивает тебя это равенство? Да? Нет?

Паралитик опять что-то мычит.

– Будешь уходить, позови нянечку. Спасибо, что пришел…

X.

Дождь. Лужа взбухает под тяжелыми частыми каплями. Я – у телефона-автомата. Ищу монетку. Натыкаюсь на газету. Уже собираюсь отшвырнуть ее, но вдруг вспоминаю:

– Хе-хе… Куплю входную дверь… Ересь какая, – бормочу я.

– Так… 6-12-48… Наташу. Шесть… Один… Два… Хе-хе. Можно, добрый день, Наташу?

– Добрый вечер, это я, – голос хороший, спокойный и без бабьего жеманства.

– Вы… ну, объявление о входной двери?