Куплю чужое лицо - [55]

Баздырев похлопал меня по плечу. А я сказал:

– Слушай, тресни меня чем-нибудь по голове, а то мне кажется, что я сплю!

– Я бы с удовольствием, но генерал сказал: не задерживаться.

Вошел сержант, буркнул: «Давай руки!» И защелкнул браслеты на моих запястьях.

– А это еще зачем? – возмутился я.

Баздырев строго пояснил:

– Генерал сказал «не отпускать, сразу к нему».

– Да я не собираюсь никуда бежать!

– Я знаю. Но служба обязывает. – Баздырев вздохнул и уныло пропел: – «Наша служба и опасна и трудна…» Не забудь пригласить, когда Звезду вручат! – вдогонку крикнул он.

– Обязательно! – пообещал я.

Меня посадили в «воронок». Дорогой я размышлял о превратностях судьбы. Вся моя жизнь, как синусоида в осциллографе: то возносит, то швыряет на дно. И пока на экране не потянется бесконечная мертвая прямая, я буду всегда ловить удачу, как уздечку вырвавшегося коня.

Мои думы прервал резкий металлический скрежет. Машина остановилась. Через маленькое зарешеченное окошко почти ни черта не было видно. Зато я хорошо помнил этот волнующий звук: так открывалась огромная железная дверь в Бутырке. Я не ошибся. Мы въехали в «шлюзовой» отсек. Металлическая дверь с тем же грохотом и визгом вернулась на свое место. Проклятая синусоида нырнула на самое поганое дно, которое только можно отыскать в Москве.

С добрым утром, СИЗО № 2!

Меня стал разбирать хохот. Мои конвоиры выволокли меня, корчащегося от смеха, из машины и повели оформлять. Никто ничему не удивлялся. Эти стены видали немало истерик.

Меня очередной раз обыскали и отвели в камеру. Дверь захлопнулась. Несколько пар глаз равнодушно глянули на меня. Мое появление ничего не добавляло в жизнь обитателей камеры, а только лишало еще одной порции воздуха. Ничего в Бутырке не изменилось. Липкая духота, как в Таиланде после дождя; семьдесят полураздетых мужиков в наколках; сон в три смены; вонючие трусы и майки на веревках под потолком.

По тюремной привычке опустился на корточки на свободном пятачке. Ко мне тут же придвинулся сутулый парень в серой майке и засаленных спортивных штанах. Почесывая патлатую голову, он с ехидцей некоторое время смотрел на меня, а потом выпалил:

– Мужик, мхом не богат?

Я понял, что этот уродец прощупывает меня. «Мужик» – на зоне низшая каста, пахарь, серая масса. Назвать так авторитета – серьезное оскорбление.

– Ты ко мне обращаешься?

– А то к кому? – Он ухмыльнулся, обнажив щербину на месте переднего зуба.

– Я тебе не мужик. А за мхом в лес попросись. Как раз сезон.

Кто-то засмеялся. «Беседа» пошла – с ножа на бритву. И щербатый рванул напролом.

– Не мужик, говоришь? Баба, что ли? – дурашливо спросил он.

Все, кто слышал наш разговор, заинтересованно замолчали. Даже телевизор приглушили. Я понял, что именно сейчас для меня наступил момент истины. Возможно, за щербатым поднимется полкамеры. Но деваться мне было уже некуда. Я ухватил урода за патлы и резко дернул вниз, без прыжков и размахиваний ногами и кулаками. Получилось то, что хотел: парень расквасил нос о свою же коленку. Он попытался вскочить, но я положил ему руку на плечо и прочитал нотацию:

– Вроде ты, парень, с понятиями, знаешь, что такое «мох», а незнакомого человека сразу «мужиком» называешь. Неправильно это.

Я старался говорить как можно спокойней, сознавая, что малейший страх погубит меня, подлые дружки щербатого накинутся сзади, повалят и забьют ногами. Таковы законы стаи. Но, видно, не осмелились.

Я вытащил то, что спрашивал щербатый, – сигареты, и протянул парню.

– Без обиды – угощайся!

– Западло, – буркнул он.

– Опять не следишь за базаром, – напомнил я. – Благослови руку дающего, ибо она может дать и по рогам.

Кто-то полез на нары, а я сел на освободившееся место у стены.

– Откуда будешь? – спросил кто-то.

– С воли, – ответил я и, закрыв глаза, протянул в чьи-то руки пачку.

В Бутырку это была уже моя вторая ходка. Первый раз сел, когда меня подставили по-крупному, подбросив мне в стол пачку долларов. Я честно служил в налоговой полиции. А меня, как последнего гада и мздоимца, арестовали, надели наручники и кинули в камеру. Когда зэки прознали, что я – налоговый полицейский, чуть не порвали меня на куски. Благо в «хате» оказался авторитетный вор. Он, как смотрящий, осадил всех ретивых и сделал разборку по понятиям. Мудрый был человек. Сразу поинтересовался, откуда в полицаи попал – из ментов или кагэбэшников. И, когда узнал, что из погранвойск, сразу подобрел, посадил рядом с собой, узнал мою горькую историю и стал учить уму-разуму.

«Ты, – говорит, – там был большим человеком, налоговым полицейским, грозой банкиров. А здесь – такой же, как и все. Живем по законам тюремным. То есть по человеческим. Присмотришься, к тебе приглядятся, в какую-нибудь семью возьмут. Семья людям и в тюрьме нужна: по симпатиям определяются, корешуются, харчуются вместе, дачки с воли делят…»

А еще вор предупредил: «Запомни, никогда не бойся, не проси, никому не верь. Тюрьма – это стая, в которой бежишь по кругу и всегда рискуешь быть затоптанным…»

В этот раз, вспомнив опыт, я гораздо быстрей приноровился дышать. Делать это надо неторопливо и размеренно, как аквалангисту на глубине. Новички делают ошибку, стараясь вдохнуть как можно глубже: ядовитый воздух мутит сознание, тянет на рвоту…