Куплю чужое лицо - [44]

– На тот случай, если какие-нибудь неоприходованные «лаврушники» объявятся. Ментов не будет. Это на Балакиревском переулке по Бакунинской улице. Проедешь мимо бетонного забора – и увидишь.

– Так там же прокуратура Москвы! – неприятно изумился Гладиатор.

– Правильно. Самое безопасное место для «стрелки».

Я пересчитал деньги и пожелал удачи.

– Смотри, браток, если подставишь меня, я тебя и через сто лет найду.

– Поторопись… Я тебя сам найду.

Я бежал обратной дорогой, дворами. Степка-Гладиатор мчался на своем зеленом «мерсе» на «бандитское дело», предвкушая, какая потом награда обломится ему от шефа. У каждого была своя цель. И если бы я не встретил Степку, пошел бы на валютную кассу. Или заставил бы главврача – с пистолетом у горла – взять Пат в больницу.

– Поехали! – с порога крикнул я, потрясая деньгами. – Правда, только пятьсот.

Красницкий так вымотался, что даже не удивился, поинтересовался только, кого я грохнул.

– Приятель попался по дороге. Он не смог мне отказать.

Я снова чувствовал себя мужчиной.

– Пат, я отвезу тебя в больницу.

Она чуть кивнула. Я бросился ее переодевать, надел куртку, прихватил одеяло, на руках отнес в машину.

Она приободрилась и даже нашла силы прошептать:

– А потом мы поженимся, правда?

– Конечно, моя любимая.

Я осторожно поцеловал ее в потрескавшиеся до крови губы, она ответила легким движением.

Мы сразу прошли к главврачу – плотному крепышу с крепкими волосатыми руками. На вид ему было лет пятьдесят.

– Ну, где ваша девица? – подозрительно спросил Андриан Петрович.

Я ответил, что в машине, и тут же пошел за ней.

– Не ко мне, – замахал он руками, когда я принес к нему больную. – В седьмую палату.

Я пошел в седьмую, помог Пат раздеться, она еле держалась на ногах. Санитарка забрала куртку и выдала халат.

– Седьмое число счастливое, – одними губами сказала Пат и попыталась улыбнуться.

Я поцеловал ее и попрощался. Потом расплатился с Андрианом Петровичем.

– Пока только пятьсот, остальные занесу позже. Понимаете, все так нежданно-негаданно получилось…

– Если болезни можно было бы планировать, то можно было бы и не болеть, – ответил он без улыбки.

Он взял деньги, снял колпак, вытер салфеткой лысину и снова водрузил его на место.

– Ждите в коридоре. Кузьмич, лечащий врач, вам все скажет.

Красницкий уехал: он ждал гостей.

Юный Кузьмич, свежий, как куст белой сирени, появился через полчаса. Он пытливо изучил меня и спросил, кем мне является больная – сестрой, женой… Больше всего Пат похожа на мою сестру.

Не дождавшись ответа, Кузьмич сообщил, что состояние больной очень тяжелое, кризисное. Пневмония запущенная, и надежда только на молодой организм девушки…

От пустой обыденности этих больничных слов стало тоскливо и жутко. Заглянув в палату, я кивнул на прощание, но она меня не увидела. Я поплелся домой – мне посоветовали прийти наутро.

У Красницкого были гости. Я узнал некоторых членов тайного общества «Разбуженные сердца». Увидев меня на пороге, хозяин запнулся на середине цитаты из Ницше и махнул рукой, приглашая войти. На столе лежали желтые машинописные страницы. Здесь были девушки-студентки из подземного перехода, две их скрипочки отдыхали на диване. Был еще один знакомый – молчаливый человек, который в метро раздавал людям маленькие карточки с текстами. Обособленно сидел некто в черном мундире с длинными несвежими волосами. Когда он встал для знакомства, я увидел, что он к тому же в портупее.

– Штабс-капитан Сельдереев! – отчеканил черный.

– Раевский, – назвался я равнодушно и не стал поправляться.

– Хорошая фамилия! – похвалил Сельдереев.

Красницкий вышел из-за стола.

– Ну как?

– Плохо, – ответил я и пошел в свою комнату.

Мне не хотелось включать свет, я боялся проходить мимо зеркала – чтобы не видеть самого себя. Я стоял у окна, на улице был густой туман, и фонари превратились в серые пятна. Мысли путались, я пытался уловить главное, сосредоточиться. Я сделал все, чтобы вырвать Пат из пустоты, пропасти, в которой время останавливается, а потом необратимо идет вспять. И тогда уже не успеешь, не вернешь. Упущенный миг – это время, обращенное назад… Я вспомнил первую нашу встречу в комнате с бордовыми занавесями. Маленькая невольница, на которую я обратил похотливый взор. Это было тысячу лет назад, на другой планете. И теперь стою у замерзшего окна, а тропический цветок, вырванный из привычной земли, обожженный смертельным морозом, задыхается и умирает. Я на расстоянии чувствовал, как исходят из нее силы, как в горячечном бреду называет мое имя. Мы столько пережили, рисковали, были на грани жизни и смерти и не знали, что смертельная опасность подстережет нас там, где ее не ждали. Бытовая, прозаичная простуда… Переохлаждение… Что я натворил…

Скрипнула дверь. На фоне освещенного коридора появился силуэт Красницкого.

– Володя, будешь?

Он принес початую бутылку водки. Хотел приободрить? Мы выпили по полстакана, и он ушел.

Под утро туман рассеялся. Это было добрым предзнаменованием. Я оделся и вышел, чтобы сесть в первый же поезд метро. С собой захватил смену белья и туалетные принадлежности. В черном небе покачивался еле заметный серпик, холодные искры звезд пощипывали лицо, а снег под ногами отзывался морозным треском. Я увидел, как прочертила небо падающая звезда, и, конечно же, загадал желание. После бессонной ночи мир казался выпукло-резким, моя боль притупилась, а от свежего воздуха вдруг закружилась голова. Почему-то я почувствовал облегчение, я отчетливо почувствовал, что все обойдется, все будет хорошо. Из подъездов выходили вялые после сна люди, торопились, чтобы привычно погрузиться в транспорт, привычно начать серый день.