Куплю чужое лицо - [35]

Нейтрализовав голландца, я вновь принялся за архитрудную, как сказал бы пролетарский вождь, задачу изучения людской массы. Кроме наших скучных «быков» с крестами и цепями на шеях, на борту со мной продолжали воздушное путешествие несколько молодых дам. Они вели себя подчеркнуто независимо, дабы дремлющие «быки» не подумали начать свои грубые и однозначные ухаживания. Дамы понимали, что парубки с цепями – отъявленные жлобы, в Таиланд летали ради экономии без русских женщин – тайские девчата гораздо дешевле и покладистей. И по этой причине дамы, кстати, тоже весьма непростые штучки (небось от таких же жлобов отдыхали-каникулярничали), совершенно не воспринимали наше «бычье». Впрочем, кое-кто из них с любопытством поглядывал на меня, думал, что же я буду делать с Пат по приезде в аэропорт Шереметьево: сбегу, отпросившись в туалет, или повезу с собой.

– Жениться на ней буду, – сказал я соседке, сидевшей впереди, которая уже несколько раз оборачивалась, бросая любопытные взгляды то на меня, то на Пат. – И будут узкоглазые дети. Ясно?

Женщина стремительно покраснела и даже не сказала, что ей в принципе все равно. Потому что сразу оценила мой возможно более серьезный выпад.

За мной сидел старичок чукотских кровей. Он потрогал меня костлявой лапкой и сказал умудренно:

– Почему узкий глаза плохо? У меня – узкий глаза, отец – узкий глаза, мать – узкий глаза, жена – узкий глаза, пять брата – узкий глаза, дети – узкий глаза, внуки – узкий глаза! Все – узкий глаза! Все хорошо живем!

Я выразил полную солидарность.

Слева от меня, на соседнем ряду, читал газету «Newspaper» вполне приличный пожилой человек. Его роскошные седые волосы ложились на воротник серой рубашки, явно это был стиль прически, а не просто небрежность. Дымчатые очки скрывали глаза. Наверное, он меня незаметно изучал. Но интуиция и сверхчувствительность, которую я не потерял с потерей лица, подсказывали мне, что сосед, то ли от нечего делать, то ли по привычке, пытался анализировать и делать какие-то свои выводы. То есть он занимался тем же, чем и я, с той лишь разницей, что он обратил на меня внимание гораздо раньше, нежели я на него.

После определенного этапа изучения типичный «наблюдатель» обыкновенно задавал простейший вопрос. Например: «Вы не помните, на какой высоте мы летим?» Или же: «Не скажете ли, какая разница во времени с Москвой?» И тот, и другой, и третий подобные вопросы совершенно неинтересны своим ответом: не все ли равно, двенадцать километров высоты или одиннадцать, или какое время в Москве – все равно раньше не прилетишь. Характер и стиль человека определяют по таким мелочам, как тон отвечающего собеседника, шутливая реакция или врожденная угодливость.

Я решил первым взять собеседника «на зуб».

– Вы не знаете, какая температура за бортом?

Мне показалось, что мой голос задребезжал, расщепился, при этом рот соседа раскрывался синхронно с моим.

Мы оба одновременно задали один и тот же вопрос! Мои брови поползли вверх, а у собеседника появилась сизая испарина на очках.

Я поторопился продолжить с долей шутки:

– Вы хотите прогуляться за бортом?

И вновь мой голос завибрировал, как отрывающееся крыло самолета – мы вновь ответили одновременно, и – слово в слово. После чего нам только и оставалось, что расхохотаться. Он снял очки – и я увидел его странные глаза, в которых прыгали маленькие бесенята. Такие глаза были у моего давнего знакомого – профессора Святозарова.

– Вы случайно не из Зазеркалья? – поторопился сказать я, дабы мой необычный собеседник не отреагировал той же фразой.

– Вы опередили меня, я должен заявить вам протест по поводу такого обезьянничества.

– Странно как-то все получается, вы что – читаете мысли? – спросил я.

– Ни в коем разе. Смею утверждать, что и вас можно обвинить в этом…

Пат посапывала. Она впервые летела на самолете и до того измучилась, истосковалась по свободе, что только в металлическом цилиндре на десяти тысячах над морем чувствовала себя в полной безопасности.

Мы с соседом умудренно покачали головами – совсем дитя. Знал бы этот старый дуралей, сколько сил мне стоило, чтобы вытащить ее из той клоаки!

Мы познакомились.

Я ограничился именем, а сосед представился-проанкетировался:

– Доктор филологии, профессор Чернорижский Глеб Сергеевич.

– Какая редкость среди этой публики… И в какой области вы специализируетесь?

– Сейчас занимаюсь детективами и авантюрными романами.

Я удивился.

– Неужели такая низкопробщина является предметом исследования науки?

– Да что вы, молодой человек! Никогда литературоведение не занималось мутными потоками всей этой чепухи. Хотя кое-кто из моих коллег и пытается выловить в них золотую рыбку. Настоящая литература так же отличается от этих «бестселлеров», как изысканная кухня от общепита.

– Так вы только что сами сказали, что занимаетесь детективами и авантюрными романами.

– Сказал – потому что, к моему стыду, их пишу. Настоящая литература, тем более наука о ней, сейчас никому не нужна. За исключением, может, немногих писателей.

– Вы пишете с отвращением? – поинтересовался я.

Передо мной сидел человек, воплощающий трагизм эпохи, персонаж, изодранный страстями и в конце концов тайно продавший свои убеждения за гонорар. Что у него творилось в душе? Наверное, то же, что и у монашки, сладострастно и с ужасом занимающейся тайной проституцией.