Купленная невеста - [63]

Чай разливала недавно взятая для Катерины Андреевны компаньонка, бойкая, рѣчистая француженка, не первой молодости и некрасивая, — Катерина Андреевна не хотѣла брать хорошенькую, зная эротическія наклонности Павла Борисовича. Рядомъ съ француженкою сидѣлъ сосѣдъ-помѣщикъ Батулинъ, крашеный господинъ лѣтъ пятидесяти пяти, вольтеріанецъ[28], большой поклонникъ женщинъ, а особенно француженокъ, и деспотъ до жестокости съ домашними и крѣпостными. Онъ любезничалъ съ mademoiselle Элизой и ухаживалъ за нею, не забывая ухаживать и за Катериной Андреевной.

Катерина Андреевна, въ узкомъ черномъ бархатномъ платьѣ съ высокимъ лифомъ и глубокимъ вырѣзомъ, позволяющимъ видѣть большую часть груди и спины, съ высокою прической, перевитою нитками жемчуга, сидѣла на низенькомъ креслѣ, уютно углубясь въ мягкую спинку его, и кушала конфекты, запивая чаемъ. Черемисовъ въ свѣтло-коричневомъ фракѣ, въ высокомъ жабо и въ сапогахъ съ кисточками, сидѣлъ рядомъ съ нею и разсѣянно слушалъ ея веселыя игривыя рѣчи, пощипывая усы и закусывая ихъ по старинной привычкѣ. По другую сторону стола сидѣли еще два сосѣда, молчаливые и застѣнчивые помѣщики, чувствующiе себя чужими въ этомъ обществѣ, а рядомъ съ ними Скосыревъ, свѣже выбритый, надушенный, одѣтый щеголемъ. Онъ влюбленными глазами смотрѣлъ на Катерину Андреевну и посылалъ ей воздушный поцѣлуй, когда она взглядывала на него и когда гости не замѣчали этого. Любовь Павла Борисовича дошла до кульминаціонной точки, и онъ никогда еще не былъ такъ влюбленъ въ Катерину Андреевну, какъ теперь, а она никогда еще такъ не кокетничала и такъ далеко не держала себя съ нимъ.

— Милый, я твоя невѣста, только невѣста,— говорила она, когда онъ хотѣлъ ласкать ее. — Я боюсь наскучить тебѣ до нашей свадьбы и потому не хочу, чтобы ты ласкалъ меня теперь. Скоро я буду твоею женой и тогда я твоя, но теперь не ласкай, не цѣлуй меня, — это меня обижаетъ: я не хочу быть и слыть твоею любовницей.

А между тѣмъ она кокетничала съ нимъ, какъ никогда, одѣвалась въ его любимыя платья, чесала волосы именно такъ, какъ онъ любилъ, пѣла за клавикордами его любимые романсы и пѣсни.

— Сядь со мною, Поль, — обратилась она теперь къ нему, нѣжно взглядывая на него и томно потягиваясь пышнымъ станомъ своимъ. — Черемисовъ скученъ невообразимо, да и боюсь я чего-то, жутко какъ то.

— Боишься? — спросилъ Павелъ Борисовичъ, переходя къ Катеринѣ Андреевнѣ и садясь рядомъ съ нею на поданное въ одинъ мигъ лакеемъ кресло. — Боишься? Чего?

— Да такъ страшно воетъ вѣтеръ, такъ хлещутъ въ окно эти скучныя березы, а на дворѣ такъ мрачно и темно. Вдругъ на насъ нападутъ разбойники, какъ напали на Чубарова или на этого купца.

Павелъ Борисовичъ засмѣялся.

— Ну, это довольно мудрено, моя милая, — проговорилъ онъ.

— Почему?

— Да потому, что мы живемъ совсѣмъ не при такихъ условіяхъ. Скряга Чубаровъ имѣлъ крошечную дворню, состоящую изъ дряхлыхъ стариковъ и старухъ, а у насъ тутъ цѣлая армія. Сколько же нужно разбойниковъ, чтобы напасть на мой домъ! Вѣдь времена Разиныхъ и Пугачовыхъ миновали и теперь бродитъ какая нибудь дюжина голодныхъ оборванцевъ, вооруженныхъ дубинами. Такую „шайку“ мы вотъ съ Черемисовымъ саблями разгонимъ, а если взять пару пистолетовъ, такъ она разбѣжится при первомъ выстрѣлѣ.

— Однако, осмѣлюсь замѣтить, государь мой, что, по словамъ Чубарова, разбойниковъ было человѣкъ сорокъ, хорошо вооруженныхъ, — замѣтилъ одинъ изъ застѣнчивыхъ помѣщиковъ.

— Ну, это, по пословицѣ, „у страха глаза велики“, — возразилъ Скосыревъ. — Я этому не вѣрю.

— Но какъ же они напали на домъ купца, у котораго была масса рабочихъ, осмѣлюсь вопросить?

— Да вѣдь извѣстно уже, что рабочіе были съ ними за одно и бездѣйствовали въ то время, когда грабили ихъ хозяина.

— Сіе можетъ случиться и у васъ, Павелъ Борисовичъ, — съ усмѣшкой проговорилъ помѣщикъ Батулинъ.

Павелъ Борисовичъ нахмурился.

— Вы полагаете?

— Осмѣливаюсь. Что такое эти хамы? Неблагодарные скоты, кои въ каждую минуту могутъ броситься на господина, ихъ кормящаго, и растерзать его.

Павелъ Борисовичъ оглянулся на стоявшаго у дверей лакея и выслалъ его изъ комнаты.

— Увѣряю васъ, что сіе вѣрно, — продолжалъ Батулинъ.

— Ну, у меня не таковы, — съ увѣренностью перебилъ его Павелъ Борисовичъ. — У меня преданный мнѣ народъ, ибо онъ любитъ меня и поставленъ прекрасно.

— То есть вы балуете его? — спросилъ Батулинъ. — Это то вотъ и нехорошо, ибо звѣри требуютъ хорошей палки.

— Вы пугаете меня, мосье Батулинъ, — обратилась къ помѣщику Катерина Андреевна. — Знаешь, Поль, можетъ быть, мосье Батулинъ и правъ. Избалованная неблагодарная дворня легко можетъ измѣнить.

— Никогда! Вѣдь она знаетъ же, что послѣ этого ее привлекутъ къ отвѣту, затаскаютъ по судамъ. Наконецъ, я увѣряю тебя, что насъ любятъ и горой встанутъ за насъ, а главное — это то, что никакого нападенія не можетъ быть: мы не Чубаровы и не этотъ купецъ.

— Хорошъ нашъ исправникъ! — съ негодованіемъ заговорилъ Батулинъ. — Дворянство удостоиваетъ его чести избраніемъ на четвертое трехлѣтіе, а онъ разбойиковъ въ уѣздѣ расплодилъ! Что же онъ дѣлаетъ, спрашивается? Ѣздитъ на охоту и миндальничаетъ со своею Агаѳьей Никоновной?