Купленная невеста - [21]

Приставъ обратился къ Латухину:

— Веди въ кухню, въ подвалъ, въ чуланы и не думай, что Лихотинъ не найдетъ. Вы меня, аршинники, знаю я, „Лихомъ одноглазымъ“ прозвали, такъ „Лихо“ я и есть, охъ, „Лихо“ для васъ большое!..

Всѣ отправились въ кухню тѣмъ же порядкомъ.

VIII.

Лихотинъ произвелъ самый тщательный обыскъ и перерылъ весь домъ, но бѣглой дѣвки гвардіи поручика Павла Борисовича Скосырева нигдѣ не нашелъ.

— Успѣли скрыть куда-нибудь, мошенники, спроворили! — проговорилъ приставъ, выходя на дворъ изъ какого то чуланчика и оглядывая всѣхъ обитателей купеческаго дома, стоявшихъ вокругъ съ выраженіемъ испуга и подобострастія на лицахъ. — Спроворили, анафемы, да не таковъ Лихотинъ, чтобы его одурачить можно. Знаю, что дѣвка была здѣсь, и найду!

Грозный приставъ оглядѣлъ всю челядь Латухина и остановилъ взглядъ на молоденькой бабенкѣ-стряпухѣ, которая особенно тревожно смотрѣла на него и дрожала всѣмъ тѣломъ. Эта бабенка показалась опытному въ дѣлѣ розысковъ приставу наиболѣе удобною, какъ болѣе другихъ трусливая и, очевидно, по молодости лѣтъ, не привыкшая еще къ посѣщенію нежданныхъ гостей.

— У этихъ мордастыхъ разбойниковъ не скоро правды добьешся, — кивнулъ приставъ головою на „молодцовъ“, на работниковъ и на прочую челядь. — Подкуплены, задарены и шкура дубленая, а вотъ эта намъ скажетъ правду-матку.

Онъ указалъ хожалымъ на бабенку.

— Взять ее въ часть!

Бабенка взвизгнула и бросилась-было въ сторону, но хожалые схватили ее и мигомъ скрутили руки назадъ.

— Батюшка, кормилецъ, солнце красное, не погуби! — завизжала бабенка на весь дворъ. — Ой, не губи, кормилецъ, отпусти душеньку на покаяніе!

— Вотъ я тебѣ покажу „душеньку“! — проговорилъ приставъ. — Какъ начнутъ тебя строчить съ двухъ сторонъ, такъ скажешь мнѣ все, скажешь, куда хозяева бѣглую спрятали! Ребята, ведите ее въ часть и приготовьте тамъ все, а я сейчасъ буду.

Бабенка рванулась отъ хожалыхъ и упала приставу въ ноги.

— Охъ, помилуй, кормилецъ, не погуби! Все тебѣ разскажу, во всемъ покаюсь! Недавно я у нихъ, семой день только живу, и слышала я отъ ребятъ, что скрывается-де у хозяевъ какая то дѣвица и будутъ-де ту дѣвицу нонѣ искать, а послѣ того и повезли ту дѣвицу куда то со двора дюжо спѣшно, въ Роговскую, слышь, куда то, работникъ Акимъ возилъ ее... Ничевошиньки больше я не знаю, кормилецъ, и не губи ты меня, не вынимай душеньки моей изъ тѣла грѣшнаго!..

Лицо пристава просвѣтлѣло.

— Ага, напалъ на слѣдъ! — весело проговорилъ онъ и окинулъ взглядомъ народъ. Поблѣднѣвшаго Акима не трудно было узнать среди прочихъ молодцовъ.

— Ты Акимъ? — грозно спросилъ у него приставъ.

— Такъ точно.

— Закладай лошадь сію минуту и вези меня въ Рогожскую, въ тотъ домъ, въ который ты дѣвку возилъ.

— Я, ваше благородіе...

— Ну?

— Я ничего не знаю, не вѣдаю...

Не докончивъ начатой фразы, качнулся Акимъ всѣмъ корпусомъ отъ могучей руки Лихотина въ лосиной перчаткѣ съ раструбомъ.

— Лошадь закладай, шельма, а то я тебѣ всѣ зубы повышибу, шкуру съ затылка до пятъ сдеру!

Акимъ потупился, утеръ окрававленный носъ и пошелъ къ конюшнѣ. Блѣдный, какъ полотно, стоялъ Иванъ Анемподистовичъ и курчавая голова его клонилась на грудь все болѣе и болѣе.

— Что, братъ, попался? — обратился къ нему Лихотинъ, приказавъ хожалымъ отпустить бабенку. — Теперь ау, не вывернешься, строго взыщется за укрывательство бѣглой, того гляди, что всѣмъ достояніемъ поплатишься.

— Ваше высокоблагородіе, не погубите, будьте отцомъ роднымъ, заставьте вѣчно Бога молить! — дрогнувшимъ голосомъ проговорилъ Латухинъ.

— Поздно, братъ, теперь!

Приставъ отвелъ Латухина въ сторону.

— Что-жь, любовишка, что ли, у васъ съ дѣвицей то? Сердце тронуло, знать?

— Пуще жизни своей люблю я ее, ваше высокоблагородіе! Хотѣлъ жениться, тысячу двѣсти рублей господину помѣщику предлагалъ, да вышелъ капризъ, и все дѣло разладилось. Помогите, ваше высокоблагородіе, а я вашъ слуга по гробъ жизни моей!

— Говорю — поздно! Помѣщикъ то вонъ, пИшутъ мнѣ, у господина генералъ-губернатора свой человѣкъ, знатный баринъ, богачъ. Вотъ вы всегда такъ, аршинники: напроказятъ, насамовольничаютъ, а потомъ ужь и къ Аристарху Венедиктовичу: спаси, батюшка, помоги! Что бы тебѣ сперва ко мнѣ обратиться? Лихотинъ взялъ бы съ тебя, хорошо взялъ бы, ну, да и дѣло сдѣлалъ бы, а теперь что-жь я могу? Теперь твою невѣсту вспрыснутъ какъ слѣдуетъ, косу ей обстригутъ и въ деревню, свиней пасти.

Латухинъ такъ стиснулъ руки, что онѣ у него хрустнули.

— Ваше высокоблагородіе, отъ васъ въ зависимости, чтобы Маш... то-есть Надю позадержать маленько, — заговорилъ онъ. — Ежели возможно, такъ опять въ домъ нашъ ее препроводите, а ежели нельзя, такъ въ часть, но только безъ срама, безъ обиды. Вы призадержите ее, а я тѣмъ временемъ къ барину пойду, ему буду челомъ бить, авось, онъ и сжалится надо мной...

— Это можно, — отвѣтилъ Лихотинъ. — Въ домъ къ тебѣ я отпустить не могу, а продержу ее у себя на квартирѣ и три дня, и болѣе, а ты хлопочи. За квартиру да хлѣбъ заплатишь моей барынѣ, а ужь обиды твоя зазноба не встрѣтитъ. Вѣдь я могу ее связать, да въ такомъ видѣ по городу сперва въ часть, а потомъ къ помѣщику и направить. Могу я и „припарку“ ей сдѣлать, яко бы за ослушаніе, за сопротивленіе...