Купина - [2]

— Все было так. Только одного не было: насчет этой женщины, — сказал он.

— Знаю. Но почему это случилось с тобой, а не со мной и не с ним? — кивнул начальник на меня. — Потому что у тебя отсутствует контроль над собой. Какой же ты после этого альпинист, тренер, мастер спорта?

— Не тебе рассказывать, какой он альпинист, — сказал я. Когда начальник говорил мне «ты», я всегда отвечал ему тем же.

— А ты помолчи, — бросил он мне и продолжал: — Знаю, что те семнадцать оскорбили сванов. Знаю, как было и с тем, первым. Но я не хочу больше быть дураком.

«Ты хочешь быть трусом, — хотелось сказать мне. — Это куда проще, чем помочь человеку». Но я промолчал, решил посмотреть, что будет дальше. А начальник выбирал самые обидные слова и ронял их не спеша, с тупым упорством. Мне стало страшно. Надо было кончать. Руки Шалико, лежащие на коленях, уже дрожали.

— Что ты смотришь на меня?! — сказал старик. — Ты думаешь сейчас о том, что он сван? А что такое сван? Это смелость и честность. Так вот пусть слушает, я говорю правду. Он и в Сванетию не показывается. Почему он сейчас не там? Потому что Мобиль — честный и достойный человек, он не хочет видеть такого сына.

Бросив еще несколько жестоких фраз, начальник проговорил, словно отложил в сторону плетку, которой он хлестал Шалико:

— Хватит.

И через минуту:

— В последний раз. Запомни. А завтра пойдешь к отцу.

— Спасибо, — чуть слышно ответил Шалико.

— Если что случится в этот раз, я сам тебя убью. Я не буду резать или стрелять, я тебя убью раз и навсегда, как спортсмена. Ты знаешь мое слово.

— Да. Спасибо.

— Водки привез? — повернулся ко мне начальник.

Я достал из рюкзака бутылку и налил три стакана.

…Мы подошли к хижине, когда уже начало смеркаться. До перевала, до водораздела Главного Кавказского хребта, оставалось метров четыреста. Хижина — маленький домик из железного листа, облицованный изнутри деревом. По углам она укреплена растяжками из толстой проволоки. Дверь сорвана с петель ветром и валяется рядом на скалах. Пока выбрасывали снег из хижины, согрелись и теперь сидим на нарах и слушаем рокочущий голос Шалико. Приятно шумит примус, растапливая снег в котелке, завывает снаружи ветер, кланяется его порывам пламя оплывшей свечи. Шалико рассказывает хорошо знакомую мне историю, но я слушаю его с удовольствием.

Константин Дадешкелиани правил княжеской Сванетией, правил сурово. Его подданные начали роптать. Особенно их возмущало, что князь слишком прилежно пользуется правом первой ночи. Его вызвал в Кутаиси генерал-губернатор Гагарин.

Наместник русского царя сидел за большим письменным столом, когда князь вошел к нему в сопровождении восьми своих джигитов. За спиной губернатора висел портрет государя во весь рост. У дверей стояла охрана. Генерал не поднялся приветствовать князя. Сидя за столом, он начал сразу же отчитывать Дадешкелиани за его недостойное поведение.

Князь стоял перед ним с высоко поднятой головой и слушал. Это был красивый и очень сильный человек. О силе Константина Дадешкелиани до сих пор рассказывают в Сванетии легенды. Говорят, он мог, стоя на балконе своего дома, держать на весу одной рукой трехгодовалого бычка, пока с того снимали шкуру. Кроме того, князь был весьма образованный для своего времени человек. И, как всякий сван, очень гордый. Он долго стоял и слушал молча. Потом, так же ни слова не говоря, выхватил саблю и одним ударом рассек Гагарина пополам. Перебив бросившуюся на них охрану, сваны вскочили на коней и ускакали в горы.

Случай этот исторически достоверен. Только не знаю, так ли все это было на самом деле в подробностях. Во всяком случае, Шалико хотелось, чтобы было именно так, как он рассказывал. И мне тоже.

…Подъем кончился. Впереди — спуск на ледник Лекзыр, справа — отвесные стены массива Уллу-тау, слева — склоны, уходящие к вершине Местиа-тау. За спиной — Балкария, внизу — Сванетия.

Сванетия… «Страна тишины и спокойствия», как назвал ее в 253 году до нашей эры грузинский царь Саурмаг, выселивший сюда своих непокорных подданных. Сванетия — символ гордого свободолюбия. Сванетия, крошечная страна, мир ледников, узких долин, бешеных потоков.

Горцы мужественно защищали свою независимость, и только в XV веке князья Дадешкелиани захватили несколько западных обществ Верхней Сванетии — Чубухеви, Лохамули, Пари, Эцери, Цхумари и Бечо. Но за отрогом, в котором стоит красавица Ушба, и в верховьях Ингури Верхняя Сванетия навсегда осталась вольной, она никогда не знала власти князей-феодалов. Верхняя Сванетия стала синонимом Вольной Сванетии. Столицей ее была Местиа.

Сваны долгое время сохраняли родовой строй. Совсем недавно здесь еще были живы родовые отношения в своей неприкосновенности. В один род входило около тридцати домов, только они назывались не домами, а «дымами» — дым, очаг, кладовая, хозяйство. В роду насчитывалось обычно двести-триста родичей. Поселение бывшего рода так и называлось «селение».

Маленький отважный народ (в 1931 году в Верхней Сванетии насчитывалось всего 12006 человек, а в 1970 году — 18 тысяч) в течение многих веков вел постоянную, изнурительную войну с иноземными пришельцами, с соседними племенами и с княжеской Сванетией. И никогда нога завоевателей не ступала по земле Вольной Сванетии. Волны орд и полчищ, устремлявшиеся через Кавказ, ударялись о неприступные скалы страны, откатывались назад, обтекали ее. В Верхнюю Сванетию можно попасть только так, как мы пришли, — через перевалы или по узкому ущелью реки Ингури. Но воинственный народ с помощью самой природы сделал этот путь непроходимым для врагов. В Верхней Сванетии говорят так: «Плохая дорога это та, с которой путник обязательно свалится, и тела его найти нельзя. Хорошая дорога — та, с которой путник падает, но труп его можно найти и похоронить. А прекрасная дорога та, с которой путник может и не упасть». Так вот, Ингури, Ингурская тропа всегда была для врагов плохой дорогой.