Кумар долбящий и созависимость. Трезвение и литература - [49]
Такие индустриальные заповедники «развитого социализма», как Набережные Челны, снабжались, разумеется, несопоставимо лучше, чем любой райцентр. Вероятно, и магнитофоны на родине «КамАЗа» продавались по льготным ценам через профком. Но Россия на 80 процентов состоит из райцентров. «Валютный», по меткому слову Леонида Филатова, одного из самых достойных птенцов этого спецгнезда, театр на Таганке куда попало на гастроли не ездил. Сам Юрий Любимов называл свое детище «филиалом «Березки». Зрители Таганки в театральной мегалопосещаемости 70-х были ничтожной толикой: и зал мал, и билеты достать невозможно, а часто и не по средствам. О театральной работе Высоцкого слушатели почти не знали, и его напористый таганский пиар во время концертов не достигал цели, оставаясь оброком, выплачиваемым родному учреждению за бесконечные отлучки. Киноработы актера, конечно, видели, но далеко не всеми Высоцкий мог бы похвастаться.
Копии джазовых композиций, «ролингов» или кабацких песенок Петра Лещенко процарапывались на рентгеновских пленках еще и в 70-х. Лично у меня первый «вэфовский» транзисторный приемник появился уже после смерти Высоцкого, а первый «бобинник» — кажется, допотопный «Днепр» — и того позже. До тех пор я слышала барда, «звучащего из каждого окна», только на пластинках-миньонах, выпускаемых фирмой «Мелодия». Магнитофонная культура вообще прошла мимо меня, но это не мешает мне осознавать, что выросла она вовсе не из бардовской песни, а из многократного переписывания альбомов западных рок-групп.
В 70-е годы расцвели профессии валютного спекулянта и фарцовщика. Однако размеры «черного» и «серого» рынков импорта были пустячны. Магазины Внешпосылторга и сеть комиссионок обеспечивали товарами на 90 % опять-таки номенклатуру и ее окружение плюс военнослужащих, которым повезло тянуть лямку где-нибудь в малярийном Мозамбике, да специалистов, на 60-градусной жаре тянущих нефтепровод через африканскую пустыню. Магнитофонная культура обходилась стране недешево и требовала больших усилий и массы свободного времени. Процесс перезаписи с «мага» на «маг» длился много часов, а иногда и дней. Это был один из стилей тогдашней жизни, который дает наилучшее представление о степени незанятости населения.
Если даже, учитывая старания спекулянтов и фарцовщиков, умножить 2 000 000 единиц выпускаемых магнитозаписывающих устройств на 5 (чего быть не могло, иначе «черный» рынок придушили бы за один день), получается, что Высоцкого слушали не более 10 000 000. Цифра весьма внушительная, но никакие допуски не приближают ее к чаемой. В 1970 г. как раз прошла всесоюзная перепись населения. Согласно статистике, в СССР проживало 241,7 млн человек. Из них 44 % — в сельской местности, где не то что магнитофона, а электроутюга в глаза не видели. Гиперкультовый сериал «Доктор Хаус» в рекордном 2008 г. посмотрело 88,9 млн телезрителей в мире. Притом что «ящик» стоит теперь в каждом доме, у человечества, слава Богу, есть иные дела и интересы. Так, несомненно, было и в Советском Союзе. Но с характерной поправкой. Песни Высоцкого слушало ровно столько людей, сколько имело доступ к дефицитным «товарам народного потребления».
Что касается концертной деятельности, высоцковеды подсчитали, что за свою карьеру их подопечный дал более тысячи концертов в СССР и за рубежом. Это — тема отдельная. Но для социологического анализа важно, что в абсолютном большинстве случаев Высоцкий пел в маленьких залах — в среднем не более чем на 200–300 мест, чаще — меньше. На «квартирниках» — домашних концертах — собиралось всего несколько десятков человек. Выступления во Дворцах спорта можно пересчитать по пальцам. Правда, Высоцкий широко применял практику так называемого «чёса»: давал столько концертов, сколько пробивали в данном регионе его ловкие администраторы. Однако вся бурная, нечеловечески трудоемкая гастрольная деятельность дала Высоцкому от силы 5 000 000 слушателей. Если учесть, что в основном это были те же люди, которые внимали ему в магнитофонных записях, их количество не выходит за рамки уже подсчитанного. Среди зрителей, впервые пришедших на концерт, как правило, две трети попадали туда случайно и поклонниками певца не становились. Б. Окуджава, которого Высоцкий считал своим учителем, относился к этому весьма трезво: «Собиралось, скажем, человек пятьсот, из которых пятьдесят знали, на что и зачем они пришли. А 450 было любопытных». В отсутствие копирайта и авторского права легко предположить, что вместо Высоцкого не так уж редко в счастливом неведении слушали его подражателей. Имя же им легион, и такое впечатление, что все добровольно подверглись операции на голосовых связках.
Но дело не в том, знал ли Высоцкого каждый оператор газовой котельной. В конце концов, Путин никогда не слышал Шевчука, что не помешало ему сделать неплохую карьеру. Аудитория знатного барда даже в уточненных параметрах позволяет вписать его творчество в массовую культуру второй половины прошлого века. Авторская песня претендовала на большее: при всей демократичности — гитаре и ковбойке — она стремилась занять нишу, совпадающую с интеллектуальной. Это «большее» в искусстве непреложно означает «меньшее» в популярности. Эталоном жанра в 70-е считался Ю. Визбор. Как справедливо заметил Юлий Ким, Визбор дал Высоцкому тему «мужественного романтизма», то есть отвлек от «блатняка», и «задал тон» его гитаре. Сам Юлий Черсанович, по профессии школьный учитель, преподал ученику с Большой Каретной урок гражданской иронии. Но Высоцкий учителя здесь не превзошел и «Песню пьяного Брежнева» не сочинил, оставаясь в рамках балагурства и каламбурства: как-никак, это были годы расцвета КВН.
Бустрофедон — это способ письма, при котором одна строчка пишется слева направо, другая — справа налево, потом опять слева направо, и так направление всё время чередуется. Воспоминания главной героини по имени Геля о детстве. Девочка умненькая, пытливая, видит многое, что хотели бы спрятать. По молодости воспринимает все легко, главными воспитателями становятся люди, живущие рядом, в одном дворе. Воспоминания похожи на письмо бустрофедоном, строчки льются плавно, но не понятно для посторонних, или невнимательных читателей.
Одну из самых ярких метафор формирования современного западного общества предложил классик социологии Норберт Элиас: он писал об «укрощении» дворянства королевским двором – институцией, сформировавшей сложную систему социальной кодификации, включая определенную манеру поведения. Благодаря дрессуре, которой подвергался европейский человек Нового времени, хорошие манеры впоследствии стали восприниматься как нечто естественное. Метафора Элиаса всплывает всякий раз, когда речь заходит о текстах, в которых фиксируются нормативные модели поведения, будь то учебники хороших манер или книги о домоводстве: все они представляют собой попытку укротить обыденную жизнь, унифицировать и систематизировать часто не связанные друг с другом практики.
Академический консенсус гласит, что внедренный в 1930-е годы соцреализм свел на нет те смелые формальные эксперименты, которые отличали советскую авангардную эстетику. Представленный сборник предлагает усложнить, скорректировать или, возможно, даже переписать этот главенствующий нарратив с помощью своего рода археологических изысканий в сферах музыки, кинематографа, театра и литературы. Вместо того чтобы сосредотачиваться на господствующих тенденциях, авторы книги обращаются к работе малоизвестных аутсайдеров, творчество которых умышленно или по воле случая отклонялось от доминантного художественного метода.
В настоящей монографии представлен ряд очерков, связанных общей идеей культурной диффузии ранних форм земледелия и животноводства, социальной организации и идеологии. Книга основана на обширных этнографических, археологических, фольклорных и лингвистических материалах. Используются также данные молекулярной генетики и палеоантропологии. Теоретическая позиция автора и способы его рассуждений весьма оригинальны, а изложение отличается живостью, прямотой и доходчивостью. Книга будет интересна как специалистам – антропологам, этнологам, историкам, фольклористам и лингвистам, так и широкому кругу читателей, интересующихся древнейшим прошлым человечества и культурой бесписьменных, безгосударственных обществ.
Известный историк науки из университета Индианы Мари Боас Холл в своем исследовании дает общий обзор научной мысли с середины XV до середины XVII века. Этот период – особенная стадия в истории науки, время кардинальных и удивительно последовательных перемен. Речь в книге пойдет об астрономической революции Коперника, анатомических работах Везалия и его современников, о развитии химической медицины и деятельности врача и алхимика Парацельса. Стремление понять происходящее в природе в дальнейшем вылилось в изучение Гарвеем кровеносной системы человека, в разнообразные исследования Кеплера, блестящие открытия Галилея и многие другие идеи эпохи Ренессанса, ставшие величайшими научно-техническими и интеллектуальными достижениями и отметившими начало новой эры научной мысли, что отражено и в академическом справочном аппарате издания.
Валькирии… Загадочные существа скандинавской культуры. Мифы викингов о них пытаются возвысить трагедию войны – сделать боль и страдание героическими подвигами. Переплетение реалий земного и загробного мира, древние легенды, сила духа прекрасных воительниц и их личные истории не одно столетие заставляют ученых задуматься о том, кто же такие валькирии и существовали они на самом деле? Опираясь на новейшие исторические, археологические свидетельства и древние захватывающие тексты, автор пытается примирить легенды о чудовищных матерях и ужасающих девах-воительницах с повседневной жизнью этих женщин, показывая их в детские, юные, зрелые годы и на пороге смерти. Джоанна Катрин Фридриксдоттир училась в университетах Рейкьявика и Брайтона, прежде чем получить докторскую степень по средневековой литературе в Оксфордском университете в 2010 году.
Эти заметки родились из размышлений над романом Леонида Леонова «Дорога на океан». Цель всего этого беглого обзора — продемонстрировать, что роман тридцатых годов приобретает глубину и становится интересным событием мысли, если рассматривать его в верной генеалогической перспективе. Роман Леонова «Дорога на Океан» в свете предпринятого исторического экскурса становится крайне интересной и оригинальной вехой в спорах о путях таксономизации человеческого присутствия средствами русского семиозиса. .