Культурный герой. Владимир Путин в современном российском искусстве - [34]

Верхний слой, он же главная по этой жизни задача — не допустить тюрьму внутрь себя.

С олигархической литературой тюремную роднит принципиальный момент. Наши герои-авторы даже в тюрьме «пишут декорации». Их производственные саги специфичны: перестав производить деньги, они начинают производить смыслы. «Сажайте и вырастет», равно как «Бутырка-блог» — романы воспитания (у Рубанова важен мотив рождения писателя) и обретения ценностей, главные из которых — пафос сбережения личности и энергия преодоления тюрьмы.

Какие-либо оправдания за себя или страну, лукавые ссылки на обстоятельства и эпоху тут не прокатывают. Да они и без надобности.

«За прошедшие два года наша жизнь изменилась кардинально — но она не стала хуже. Она стала лучше. Мы потеряли многих друзей, но обрели новых. Мы потеряли дом, бизнес, деньги, веру в справедливость — но обрели другую веру: в себя, в свои отношения, в тех, кто рядом. Муж поверил в Бога. Жена пока сопротивляется».

(«Бутырка»)

«Лично мне деньги не нужны. Вернее, нужны — но не очень. Или так: очень нужны, но не до такой степени, чтобы дрожать над ними.

Для меня теперешнего лучший способ потратить деньги — купить книги. Художественная литература — единственный в мире товар, по-настоящему достойный моих денег. И любых других денег.

Говорят, у бизнесменов нет времени. Они слишком заняты, чтобы читать. Это ерунда. Всякий человек обязан читать книги, как арестант из Общей Хаты обязан уделить на Дорогу коробок спичек, — иначе он перестанет быть достойным арестантом, а человек — достойным человеком».

(«Сажайте и вырастет»).

Сильные финалы. И еще здесь, пожалуй, ответы — по всему курсу новейшей истории.

Один из ответов этого задачника, вполне несерьезный, в самой фактуре данной статьи — всё случилось для того, чтобы выдвинутых жизнью и выдуманных писателями наших героев объединила литература.

В тему нефти Рассказ

Арестовать его должны были именно у нас. Даже по законам кремлевской логистики — и от Москвы недалеко, и провинция совершенно эталонная. Вообще-то операцию разрабатывали не от места, а от времени, закрыть его стало необходимым к определенной ноябрьской дате, лишенной всякого символизма, но исполненной определенного смысла для тех, кто стоял за окончательным решением.

Уволенные за все эти годы силовики, в том числе из крупных, но местных, рассказывали, совпадая в деталях: была спущена и выполнена команда отмобилизовать максимум личного состава и технических средств. Хотя всё делали федералы, наши даже на подхвате вклиниться не могли.

Но — накладка и произвол в его графике поездок по России, и он прибыл к нам на три-четыре дня раньше неизвестной ему даты. Впрочем… Дату он наверняка не знал, но догадывался ли о возможном аресте? Чувствовал, интуичил, собирал инсайд или, напротив, отбивал его, прущий со всех сторон, затыкая свои аккуратные уши?

Сейчас на эту тему самая обширная мифология, но могу свидетельствовать, что вид у него был — да, несколько и отчасти пришибленный. Только вот, показалось мне, не будущим, а прошлым. «Олигарх» — это было не про него, в первый и единственный раз заехавшего. Но что такое этот «олигарх», даже для тогдашнего, пульсировавшего в лихорадке языка? Ругательство, стремительно перестающее быть таковым, противное, но утратившее значение слово. Как растерял энергию «пидорас» всего пару лет спустя. Даже у нас тогда называли олигархами коммерсов, которые сначала заводили, а потом учились читать газеты.

(Один из подобных ребят, про которого даже в ресторане, пока он изводил официантов, было ясно, что — настоящий оппозиционер, после ареста, случившегося не у нас, гордился, как обманул власть и органы: дескать, там думали — будет с ним, здешним коллегой, тайно встречаться, поскольку много общего — национального и оппозиционного. А он не встречался.).

Богатейший человек России, фигурант не то первой форбс-десятки, не то двадцатки; конечно, все уже тогда слышали и знали, будто по всему миру, а особенно в америке, богатые одеваются кое-как, а хорошо выглядят за счет других вещей — зубов и адвокатов, но он был как раз никакой не западный, а совершенно русский национальный тип: что-то там было от шестидесятых, технического интеллигента, вдруг очутившегося в непонятном месте, но с четким осознанием миссии, замаскированной конфузливой иронией. Видимо, развернувшаяся тогда его диссида — умеренный прогресс в рамках законности — влияла и лепила новый образ, имидж, говоря по-тогдашнему. В России всегда новые люди обрастают типологически близкими чертами из прошлого, отсюда в них невооруженным глазом заметна горечь обреченности.

Да и позиционировал он себя на тех кремлевских тусовках, что, по мифологии, довели до цугундера, не охуевшим недосверхчеловеком с неосознаваемым количеством бабла, не перцем и шалуном, не, условно говоря, прохоровым, а именно спецом, который может базлать что угодно, но незаменимо участвует в общем и нашем деле и без которого — никак. Нефтяной Сахаров, краса и гордость шарашки.

Только очки его тогда предъявляли статус тем, кто разбирается. А поскольку все полагали себя разбирающимися, калибр был очевиден. А так… Пиджачок, даже не пиджак, почти коричневый и чуть ли не букле, без галстука. Впрочем, идиотская это чиновничья мода, до наших дней дожившая, — мерить пространство жизни в галстуках. Я вот надевал галстук пару раз, кандидатствуя в заранее проигранных выборах, и чувствовал себя инопланетным послом. Которого послали. Один мой знакомый гламурный самоубийца удавился на кальянных шнурах, думаю, испытывая схожие ощущения.