Культура заговора : От убийства Кеннеди до «секретных материалов» - [11]

заговора». Как обещает название, фильм поднимается на новый уровень саморефлексирующей мудрости (в понимании Голды Мейер), согласно которой даже у параноиков есть враги.[34] Похоже, что, выставляя свой разоблачающий характер, фильм заранее отбивается от любых возможных упреков в легкомысленной уступке логике паранойи. Название фильма, видимо, обещает и теорию заговора, и пояснение к самой логике конспирологического мышления.

Если в прошлом политическое обвинение в форме конспира-тивистского заявления можно было отразить заранее, назвав его сторонников параноиками, то в последние десятилетия наблюдается углубляющееся знакомство с языком симптоматологии внутри массовой культуры заговора. Таким образом, «параноидальные» тексты, отражающие усиливающуюся саморефлексию, начали сами усваивать способы прочтения, традиционно к ним применявшиеся, стали предвосхищать и обезоруживать авторитет экспертной критики. Если сериал «Секретные материалы», по утверждению многих знатоков, является симптомом недавнего крена в сторону паранойи в американском обществе, то вместе с тем этот фильм выглядит изощренным и ироничным диагнозом этого бедствия. Точно так же романы Уильяма Берроуза на тему боди-хоррора нужно рассматривать не как извращенную проекцию подавляемого гомосексуального влечения (как в классическом фрейдистском диагнозе паранойи), а как серию стратегических и фантастических воплощений наихудших страхов традиционного общества перед гомосексуальностью, наркотической зависимостью и болезнью. В сущности, произведения Берроуза, как и другие распространенные формы культуры заговора начиная с 1960-х, переносят акцент с психологии заговора на конспирологическую теорию об институте самой психологии.

Финальный раунд этого герменевтического поединка начинается в тот момент, когда те, кого обвиняют в паранойе, переводят стрелки на своих обвинителей, спрашивая у них, кому выгодны подобные симптоматические толкования. Так, Шоуолтер усердно доказывает, что убежденность в теориях заговора вокруг взрыва в Оклахоме лишь усиливает страдания родственников погибших, облегчением для которых может стать не расследование возможного заговора, а утешительные беседы. Но сторонники теорий заговора вокруг этого события могли бы возразить, что сам анализ Шоуолтер, возможно, играет на руку тем, кто старается замести следы тайного злодеяния, совершенного силами правительства или еще кого-либо. Что может быть лучше (рассуждает конспиролог, представляя себе ход мысли высокопоставленного военного чиновника) для отвода глаз от щекотливых подробностей проявления некомпетентности и нарушений во время войны в Заливе, чем заявления какого-нибудь уважаемого ученого, говорящего всем и каждому, что все это неправда и, более того, что у вас небольшая истерия, если вы верите во все это? Эта возможность превосходно передана в отрывке из монументального романа Пинчона «Радуга тяготения» (1973), ставшего классикой конспирологического жанра. К концу романа, напоминающего каталог послевоенных конспирологических теорий, автор начинает рассказывать известную городскую легенду о тайных происках против производства энергосберегающего карбюратора в 1930-е годы (в книге эти козни строил некий промышленный воротила по имени Лайл Бланд):

При помощи института и фонда Бланда этот человек глубоко влез в повседневную жизнь американцев после 1919 года. Кто, по-вашему, был главным в том деле с карбюратором 100 миль на галлон, а? Наверняка вы слышали эту историю, может, даже похихикали над ней вместе с подкупленными антропологами, назвавшими ее Мифом Автомобильного Века или еще какой-нибудь чушью, а похоже, что все было взаправду, вот так, и как раз Лайл Бланд заплатил этим ученым шлюхам, чтобы они посмеялись и авторитетно соврали.[35]

Даже если — я в шоке! какой ужас! — уважаемые ученые вроде Хофштадтера и Шоуолтер и не работают на ЦРУ сознательно или невольно (хотя, как заметил бы убежденный конспиролог, в 1950-х годах многие действительно работали), включение подобных теорий в перечень заговоров можно рассматривать как попытку изменить соотношение сил между критикой экспертов и наивных выразителей параноидального стиля.

Объяснение распространения культуры заговора с точки зрения психологии обычно предполагает, что люди винят какие-то внешние силы в том, что, по сути, является их внутренними психическими проблемами, развивающимися иногда на сексуальной почве. Так, утверждает Хофштадтер, «сексуальная раскрепощенность, приписываемая ему [врагу], отсутствие у него моральных комплексов, знание особенно эффективных способов удовлетворения желаний позволяет носителям параноидального стиля проецировать и беспрепятственно выражать отвергаемые их собственным сознанием вещи» (PS, 34). Говоря о повествованиях, где речь идет о похищении инопланетянами, Шоуолтер сходным образом заключает, что «женщины ищут внешних объяснений своим сексуальным мечтаниям, бессознательным фантазиям, ощущениям».[36] Хотя утверждение о том, что основанные на заговорах страхи являются истерическим проявлением бессознательных желаний человека или его постыдных фантазий, порой звучит правдоподобно, вместе с тем оно скрывает возможность того, что подобные страхи в такой же степени являются интернализацией социального напряжения, в какой они отражают личные бессознательные тревоги. Таким образом, культуру заговора, далекую от того, чтобы служить проекцией вытесняемых внутренних конфликтов во внешний мир, в целом можно трактовать как попытку придать смысл, хотя и в искаженном виде, более глубоким конфликтам, коренящимся не в психике отдельного человека, а в обществе. Возможно, порой полезнее искать внутренних демонов где-нибудь в Пентагоне, чем в умах людей.