Культура, стремящаяся в никуда: критический анализ потребительских тенденций - [21]

Наблюдаемые сегодня во всех сферах социальной жизни непредсказуемость дальнейшего вектора общественного движения и зыбкость социальных норм только укрепляют фатализм, недоверие, безответственность, агрессию, спад интереса к политике и вообще всему надповседневному, а также убеждение в бесполезности как самостоятельной, так и коллективной борьбы за улучшение тех или иных аспектов мира, политики и общества. В известном трудно найти методы борьбы с неизвестным, с неопределенностью. Эта непредсказуемость, поливариантность и мощь изменений мирового масштаба выражается в глобальных процессах типа

— утрачивания государствами своей суверенности и политической силы в наступившую эпоху глобализации с характерными для нее централизацией и мобильностью огромных капиталов и их влияния на политические решения во многих странах;

— экологических бедствий;

— международного терроризма, который, руководствуясь непонятной логикой, не оставляет шансов предугадать, по кому он ударит в следующий раз;

— вседозволенности и гиперразвития транснациональных корпораций, часть которых обладает бюджетом, значительно превышающим бюджет некоторых стран (и потому влияние правительств этих стран ослабевает);

— банального давления национальной власти на общество и ее волюнтаризма;

— падения влияния институтов, призванных отстаивать права трудящихся;

— роста нищеты;

— неспособности экономических, политических и социальных наук давать точные предсказания, которые утвердили бы определенность или хотя бы вероятностность дальнейшего состояния общества и сфер человеческой деятельности;

— быстрой смены конъюнктуры рынка, требований и условий труда, которые бьют по идее долгосрочности, стабильности жизни и упроченности личных обязательств;

— увеличения количества мигрантов, которые далеко не всегда считаются с нормами жизни и даже законами принимающей их страны;

— роста преступности.

Список проявляемых сегодня и кажущихся неуправляемыми масштабных процессов можно продолжать. С такими мощными тенденциями отдельный человек не способен совладать, и у него возникает мнение, что они неуправляемы в принципе или по крайней мере неуправляемы снизу, а потому борьба с ними есть борьба с ветряными мельницами. Возникает замкнутый круг: люди своим бездействием и невмешательством упрочивают рост нестабильности, а последний, в свою очередь, укрепляет индивидуапизм и деконсолидацию.

Для психики более комфортен примерно следующий (конечно, условно сформулированный) принцип: если «мы» не можем влиять на происходящее, то проще отказаться как от понятия «мы» и лежащей в основе «мы» солидарности, так и от серьезности происходящих в стране или в мире тенденций; вместо «мы» и глобальных процессов есть «я» и мои личные интересы. Таким образом, происходит вытеснение общественного из реальности. Сознание становится не реалистическим, а аутистическим, проявляющим эскапизм и предпочитающим скрываться под панцирем индивидуализма. Общественное и индивидуальное становятся удаленными друг от друга так, что индивидуальное остается здесь, а общественное уходит в некую недосягаемую область, отдаленность которой обесценивает попытки дотянуться до нее и, соответственно, нивелирует смысл и полезность этой области для реальной жизни с ее прагматизмом. Людей волнует не глобальная проблематика, а лишь те проблемы, которые становятся на их личном пути и служат барьером для реализации их личных целей. Редко люди задумываются о том, что эти проблемы зачастую имеют глубокие корни, растущие не из местечкового локального аспекта, а из функционирования масштабных систем, и потому выбрасывают накопленную агрессию совсем не на тот объект, который заслуживает справедливого гнева. Скорее всего, именно поэтому массы придают большее значение сводкам о местечковой преступности, а сообщения о коррумпированности какого-нибудь крупного чиновника привлекают меньше внимания; возможно, не возникает понимания того, как наказание крупного государственного функционера, жертвы которого неконкретны и анонимны, может обезопасить людей от гнетущей повседневности, вызванной угрозой обычной уличной преступности, способной обратиться против каждого и избрать для себя абсолютно конкретную жертву.

Хоть и существует соотношение между личными и общественными проблемами, в ментальной сфере не остается места для их соотнесения. На площади, где призваны собираться люди для решения важных социальных проблем, вместо сбора людей, соотносящих частное и общественное, теперь господствуют ток-шоу, которые на всю область публичного транслируют сведения о личной жизни звезд, разговоры об интимной жизни обычных людей — своих персонажей, — обсуждения прочих проблем быта, не выходящих за рамки быта, за рамки частного. Тем самым подобная дискурсивная практика не соединяет частное и общественное, а частное подает под видом общественного, совершает тотальную подмену, а потому только разъединяет эти две сферы, уничтожает общественное и за счет этого отдает максимально широкое пространство на откуп частного. Подмена серьезного «откровениями» пустословия одерживает верх и учит людей отдаваться самим себе, замыкаться в своих личных проблемах. Но она не учит объединяться, смотреть за линию горизонта, видеть за деревьями лес, мыслить о значительно более глобальном и серьезном, чем правильный выбор стирального порошка в гипермаркете. Прислушаемся к мнению 3. Баумана: «общественное» колонизируется «частным» в виде деградации публичного интереса до любопытства к частной жизни общественных деятелей, искусство жить в обществе сводится к копанию в чужом белье и публичным интимным излияниям, а общественные проблемы, не поддающиеся подобной редукции, вообще перестают быть понятными. В эпоху глобализации социальные институты теряют силу, что ведет к упрочиванию общего интереса к частному, а нежелание людей переводить интерес в плоскость общественного облегчает работу тех глобальных сил, которые заинтересованы в бессилии государств и общественных институтов