Культура Исландии - [36]

Наконец, для скальдической поэзии характерен очень своеобразный порядок слов. В науке долго господствовало представление, что в дротткветтной строфе никакого порядка в расположении слов вообще нет. Слова, составляющие отдельные предложения, — так представляли себе ученые — разбрасывались в пределах дротткветтной строфы совершенно произвольно, и слушатель — ведь скальдическая поэзия существовала и в дописьменное время! — должен был сложить эти слова в предложения, подобно тому, как в детской игре произвольно разбросанные кубики надо сложить так, чтобы получилась требуемая картинка и лишних кубиков не оказалось. Никому не приходило в голову усомниться в возможности такого словорасположения, и это любопытный пример того, как явно абсурдное допущение в продолжение долгого времени принимается в науке за абсолютную истину. Только сравнительно недавно стало понятно, что, хотя порядок слов в дротткветтной строфе действительно необычен, дело обстояло все же не совсем так плохо, как представляли себе раньше ученые. Отступления от обычного словорасположения подчинялись определенным закономерностям. Так, слова, составляющие кеннинги, могли быть расположены не в том порядке, который необходим, чтобы кеннинг в целом был максимально понятным. Например, вместо «расточитель огня волны», т. е. «золота», можно было сказать «расточитель волны огня». Предложения могли быть определенным образом переплетены друг с другом: одно предложение можно было в определенном месте прервать другим предложением и потом в пределах той же полустрофы закончить его. Например, можно было сказать

Славен был бы повелитель воинов,

Если бы он был

— Мало какой народ мог бы вскормить —

Подобен отцу — такого короля.

Слова, набранные курсивом, образуют вставное предложение. Неясно, как смысл стихов с таким порядком слов доходил до слушателей. Может быть, вставное предложение произносилось с особой интонацией? Неизвестно также, как возник такой порядок слов. Сохранилось свидетельство о том, что при дворе Аттилы двое произнесли хвалебную песнь в честь него, и считается, что это древнейшее свидетельство об исполнения стихов по германскому обычаю. В поэме «Видсид» — одном из древнейших памятников английской литературы — тоже есть указание на исполнение хвалебной песни двумя поэтами. В «Саге о Стурлунгах» дважды рассказывается о том, что двое исполняют строфу, каждый свою строчку, причем в обоих случаях такое исполнение снится кому-то. Наконец, Гиральд Камбрийский — английский средневековый автор — упоминает исполнение песни в два голоса в Нортумбрии и высказывает предположение, что оно идет от скандинавских викингов. Может быть, переплетение предложений в дротткветтной строфе объясняется тем, что первоначально ее произносили двое, перебивая друг друга? Вставное предложение было в таком случае своего рода припевом. Но такого предположения никто почему-то до сих пор не высказывал. Припев — так называемый «стев», — который обычен в дротткветтных хвалебных песнях, действительно похож на вставное предложение, но он более регулярен. Несомненно, во всяком случае, что исконное применение дротткветта, т. е. «дружинного размера», — это хвалебная песнь.

Таким образом, если подчеркнутость формы — это сущность поэзии, то скальдическая поэзия — это действительно своего рода поэзия в кубе. Но что же такое поэзия? Можно ли ее определять, как речь, «связанную», т. е. формально подчеркнутую, ритмически упорядоченную, известным образом стилизованную и т. д.? Ведь такое определение не учитывает функции поэзии. Нельзя ли дать такое определение поэзии, которое учитывало бы также ее функцию? Ведь возможны и даже очень обычны стихи, в которых, как принято говорить, «нет поэзии», и возможны стихотворения в прозе, т. е. проза, в которой «есть поэзия». Правда, по-исландски так сказать нельзя. По-исландски поэзия — это только «то, что сочинено» (skáldskapur) или «связанная речь» (bundið mál).

Попытки дать определение поэзии, которое учитывало бы ее функцию, бесчисленны. По словам поэтов, поэзия — это «музыка души», «душа вещей» и т. д. и т. п. Но беда в том, что такие определения подразумевают не только некоторую условную фразеологию («музыка», «душа» и т. п. — это условные обозначения того, что не поддается определению), но и некоторый ограниченный этап в развитии поэзии. В процессе развития поэзии ее функция претерпевает настолько большие изменения, что нельзя дать такое ее определение, которое годилось бы на всем протяжении ее истории. Значение древней поэзии в том, в частности, и заключается, что она делает очевидным, насколько изменчива функция поэзии. Правда, историки литературы, как правило, игнорируют эту изменчивость, рассматривают древнюю поэзию с точки зрения современных критериев и не делают никакой попытки понять критерии, применявшиеся к поэзии в древности. И это странно: получается, что историки литературы не интересуются историей литературы.

Скальдические стихи сохранились как фрагменты, цитируемые в произведениях XIII в. Как правило, эти стихи были записаны только в XIII в., между тем древнейшие из них были сочинены в IX в. Таким образом, эти стихи очень долго — до трех с половиной веков — бытовали в устной традиции, и не исключена возможность, что, несмотря на строгость их формы, они подверглись некоторым искажениям за это время, так как уже тогда они могли быть непонятны. Они, как правило, непонятны и современному человеку, даже исландцу. Но не потому, что они плохо сохранились, и не потому, что их форма очень сложна, а потому, что современному человеку непонятна функция этой поэзии. Между тем ученых эта поэзия никогда и не интересовала как поэзия: достаточно хлопот доставляла им она просто как тексты, подлежащие прочтению.