Культура Исландии - [35]
Сложный и трудный стихотворный размер — это первое, что характерно для скальдической поэзии. Пять шестых того, что сохранилось от нее, сочинено так называемым «дротткветтом», или «дружинным размером». В строфе дротткветта восемь обычно шестисложных строк, и в каждой строке в определенном месте аллитерация — две в нечетной строке и одна в четной — и полные или неполные внутренние рифмы — неполные в нечетной строке и полные в четной. Конечная рифма первоначально была вообще неизвестна в Скандинавии, и в древнеисландской поэзии опа встречается редко. Вот две строки дротткветта:
или:
Аллитерации выделены жирным шрифтом, внутренние рифмы — курсивом. Строфа состояла из четырех двустиший с точно таким же узором созвучий. Выдержать его на протяжении строфы, не говоря уже о десятках строф, было нелегко. Но исландцам всего больше импонировал именно этот размер. В XIX и XX вв. некоторые исландские поэты пробовали писать дротткветтом — например, Махтияс Йокумссон. Но господствовали, если не считать рим, более простые размеры.
Сложный и трудный поэтический язык — это второе, что характерно для поэзии скальдов. Такие наиболее важные для поэзии понятия, как «воин», «битва», «корабль», «золото», «меч», «щит», «кровь», «ворон», обозначались поэтическими синонимами, так называемыми «хейти», и поэтическими фигурами, так называемыми «кеннингами». Хейти — это либо слово, вышедшее из употребления в обыденной речи, либо собственное имя, ставшее нарицательным, либо обозначение части вместо целого, рода вместо вида и т. п. Так, в русской классической поэзии «ланиты» — это хейти щек, «зефир» — хейти ветра, «лира» — хейти поэзии и т. д. В скальдической поэзии для некоторых понятий хейти насчитывались десятками. Никакой аналогии кеннингу в русской поэзии нет. Кеннинг — это совершенно условное обозначение из двух или больше существительных, из которых одно определяет другое. Так, кеннинг воина или мужчины — это «Бальдр щита», «Фрейр меча», «древо битвы», «куст шлема» и т. п., кеннинг корабля — это «конь мачты», «олень моря», «бык штевня» и т. д., кеннинг ворона — это «чайка ран», «глухарь битвы», «кукушка трупов» и т. п., кеннинг крови — это «море меча», «река трупа», «напиток ворона» и т. п.
Подставляя различные хейти вместо составных частей кеннинга, можно было варьировать его, а подставляя целые кеннинги вместо его составных частей, можно было сделать его многочленным и тем самым бесконечно увеличить возможность его варьирования. Трех- и четырехчленные кеннинги довольно обычны в скальдической поэзии. Встречаются иногда даже семичленные кеннинги, например «метатель огня вьюги ведьмы луны коня корабельных сараев», где «конь корабельных сараев» — это корабль, «луна корабля» — щит, «ведьма щита» — копье, «вьюга копий» — битва, «огонь битвы.» — меч, «метатель меча» — воин. Для того чтобы расшифровать такой кеннинг, приходилось «переводить» его составные части и таким образом сводить его к элементарной схеме. Нередко, впрочем, и двучленные кеннинги — своего рода загадки. Не сразу догадаешься, что «снег тигеля» — это серебро, «змея тетивы» — стрела, «море телеги» — земля, а «небо песка» или «поде тюленя» — море. На загадки похожи и замены составных частей собственных имен синонимами или кеннингами. Так, Ísland, буквально «страна льда», превращается в Snægrund, буквально «земля снега». Такие зашифровки собственных имен довольно обычны в скальдической поэзии. В средневековой поэзии других стран тоже нередко встречаются разные зашифровки, ребусы, причем нередко всем этим занимались выдающиеся поэты. Однако нигде эта тенденция не получила такого развития, как в скальдическом кеннинге. Форма скальдического кеннинга имела эстетическую ценность сама по себе и часто не зависела непосредственно от того, что данный кеннинг выражал. В основе кеннинга могло не лежать никакого живописного образа, либо этот образ мог совершенно не соответствовать конкретной ситуации. Кеннинги воина, или мужчины, «расточитель сокровищ» или «раздаватель золота» могли быть применены и тогда, когда речь шла о бедняке. Эпитет при кеннинге мог противоречить буквальному смыслу кеннинга, как в сочетании «нищий расточитель сокровищ». Кеннинги с именами языческих богов могли употребляться для описания христианских персонажей. Да, в сущности, и любой кеннинг воина, или мужчины, был, как правило, не богаче содержанием, чем местоимение «он». Но зато кеннинги давали возможность нагромождать существительные в таком количестве, какое не засвидетельствовано ни в какой другой поэзии, и это делало язык поэзии необычайно богатым и пышным. Кеннинги подчеркивали поэтическую форму, они казались тем красивее, чем более изобретательно и замысловато они были разработаны.
