Культура Древнего Египта. Материальное и духовное наследие народов долины Нила - [129]
Для большинства гробниц Нового царства характерна та же жажда жизни. Стены типичной гробницы XVIII династии полностью покрыты сценами виноградарства, сельского хозяйства, рыбной ловли, охоты на птиц и животных в пустыне, изображениями ремесленников за работой, пиров, чужеземных племен и наград, полученных от фараона[369]. Однако постепенно для них стала характерна умеренность, художники, украшавшие стены гробниц, стали больше внимания уделять сценам, связанным со смертью, параллельно увеличилось и число подобных изображений. В конце XVIII династии суд над умершим перед лицом Осириса, шествие к могиле и траур вдовы были стали изображаться иначе или более отчетливо. Тем не менее еще в правление XIX династии египтяне по-прежнему сосредоточивали внимание на удовольствиях этого мира – в гробницах продолжали изображать приятный сад с колодцем, давление винограда, торговлю на рынке или получение наград от фараона. Соотношение сцен с изображением жизни и погребальных сцен уменьшилось от трех к одному до приблизительно одного к одному, однако, разумеется, по-прежнему важнее всего была любовь к жизни[370].
Ближе к концу XIX династии внезапно произошел крутой перелом. За два-три поколения в гробницах перестали изображаться сцены, связанные с миром живых, и все пространство стен стало заполняться изображениями, имеющими отношение к смерти и иному миру. Тень неуверенности в вечности омрачила радость египтян. Теперь на стенах гробниц мы видим только похоронные процессии, приближающиеся к западным холмам, суд Осириса над покойником, кормление умершего богиней Нут, подготовку мумии, богов и ужасных демонов иного мира, а также «смесь дикой мифологии и амулетной защиты»[371].
В надписях автобиографии уступили место ритуальным текстам, гимнам, длинным религиозным произведениям, необходимым для магической зашиты умершего или передвижения в ином мире. В сценах и текстах прослеживается своего рода отказ от жизни, а смерть принимается как неизбежное. Вечная радость Египта осталась в прошлом; существование в ином мире отныне представлялось освобождением от жизни в этом и наградой за смиренное терпение.
Это новое, нехарактерное смирение отразилось и в именах, которые появились в этот период. Наряду с именами, обеспечивающими человеку благорасположение богов и ставшими традиционными в Египте, стали использоваться имена, выражающие страх и зависимость: Спасенный, Скромный терпит, Слепой, Раб Амона, Царь говорит, да будет он жить и даже Бесполезный. Детей перестали называть таким образом, чтобы их имена гарантировали им успех и силу; теперь самыми популярными стали имена, свидетельствующие о скромности и набожности их обладателя.
Дисциплина, в которой так нуждалось государство, сначала чтобы изгнать гиксосов, а затем для расширения и поддержания империи, погубила естественное терпение и прагматизм, а также связанную с ними самостоятельность. Личность отныне стала строго ограничена интересами группы. В теории это было необходимо для служения богам, управлявшим страной, включая фараона, однако на практике – для правящей элиты. С ростом могущества высшей аристократии средний класс и простой народ становились все беднее и слабее. Теологи убеждали их, что такова их судьба и что они должны тихо подчиниться ей в надежде на воздаяние в раю. Представления о судьбе и удаче как управляющих божествах впервые сложились в амарнский период, когда Атона восхваляли как «того, кто сотворил судьбу богов и призвал к жизни богиню удачу», а сам Эхнатон именовался «богом-судьбой, дающим жизнь»[372]. В более позднем гимне, восхваляющем Амона как бога-творца, говорится: «Судьба и удача с ним для каждого»[373]. В сценах суда над умершим бог судьбы мог стоять за весами, на которых взвешивалось сердце человека, рядом с богинями удачи и предназначения при рождении, чтобы помешать любому проявлению крайнего индивидуализма.
Человека окружали различные силы, ограничивавшие его свободу: «Его ка, его стела, принадлежащая этой гробнице, что в некрополе, его судьба, его срок жизни, его предназначение от рождения, его удача и его Хнум (бог, придающий форму)»[374]. Конечно, в рамках общих правил поведения, установленных обществом, предназначение не считалось абсолютным и совершенно неизменяемым. В одном из текстов времен Нового царства молодому человеку рекомендуется в своем поведении руководствоваться словами его отца. Если он будем им следовать, «польза ему будет велика… и судьба его не свершится». У тех, кто соблюдал заповеди прошлого, была частичная свобода воли: «Все это предназначено для жизненного срока, вне досягаемости богини удачи, без определения предназначения от рождения, за исключением того, чтобы дать дыхание его ноздрям»[375]. Более того, милосердный бог мог, если пожелает, спасти человека от судьбы[376]. Тем не менее такие тексты периода Нового царства расходятся с ранней теологией, так как наделяют божеств судьбу и удачу в основном карающим функционалом вместо свойственного для более древней теологии акцента на собственное ка человека, которое могло находиться вне его тела, но которое принадлежало только ему и, следовательно, было более заинтересовано в его благополучии, чем могущественный бог
Книга в трёх частях, написанная Д. П. Бутурлиным, военно-историческим писателем, участником Отечественной войны 1812 года, с 1842 года директором Императорской публичной библиотеки, с 1848 года председатель Особого комитета для надзора за печатью, не потеряла своего значения до наших дней. Обладая умением разбираться в историческом материале, автор на основании редких и ценных архивных источников, написал труд, посвященный одному из самых драматических этапов истории России – Смутному времени в России с 1584 по 1610 год.
В книге приводятся свидетельства очевидца переговоров, происходивших в 1995 году в американском городе Дейтоне и положивших конец гражданской войне в Боснии и Герцеговине и первому этапу югославского кризиса (1991−2001). Заключенный в Дейтоне мир стал важным рубежом для сербов, хорватов и бошняков (боснийских мусульман), для постюгославских государств, всего балканского региона, Европы и мира в целом. Книга является ценным источником для понимания позиции руководства СРЮ/Сербии в тот период и сложных процессов, повлиявших на складывание новой системы международной безопасности.
Эта книга обращена ко всем гражданам Русского мира, интересующимся его дальнейшей судьбой. Сохранится ли он или рассыплется под действием энтропии – зависит не столько от благих пожеланий, энергии патриотизма и даже инстинкта самосохранения, сколько от степени осознания происходящего. А оно невозможно без исторической памяти, незапятнанной маловерием и проклятиями. Тот, кто ищет ответы на классические вопросы русской интеллигенции, найдёт в этой книге духовную пищу. Юным идеалистам она принесёт ниточку Ариадны, которая свяжет их с прошлым.
В настоящей монографии представлен ряд очерков, связанных общей идеей культурной диффузии ранних форм земледелия и животноводства, социальной организации и идеологии. Книга основана на обширных этнографических, археологических, фольклорных и лингвистических материалах. Используются также данные молекулярной генетики и палеоантропологии. Теоретическая позиция автора и способы его рассуждений весьма оригинальны, а изложение отличается живостью, прямотой и доходчивостью. Книга будет интересна как специалистам – антропологам, этнологам, историкам, фольклористам и лингвистам, так и широкому кругу читателей, интересующихся древнейшим прошлым человечества и культурой бесписьменных, безгосударственных обществ.
В сборнике собраны статьи польских и российских историков, отражающие различные аспекты польского присутствия в Сибири в конце XIX – первой четверти XX вв. Авторами подведены итоги исследований по данной проблематике, оценены их дальнейшие перспективы и представлены новые наработки ученых. Книга адресована историкам, преподавателям, студентам, краеведам и всем, интересующимся историей России и Польши. В формате PDF A4 сохранен издательский макет.
Говоря о своеобразии Эфиопии на Африканском континенте, историки часто повторяют эпитеты «единственная» и «последняя». К началу XX века Эфиопия была единственной и последней христианской страной в Африке, почти единственной (наряду с Либерией, находившейся фактически под протекторатом США, и Египтом, оккупированным Англией) и последней не колонизированной страной Африки; последней из африканских империй; единственной африканской страной (кроме арабских), сохранившей своеобразное национальное письмо, в том числе системы записи музыки, а также цифры; единственной в Африке страной господства крупного феодального землевладения и т. д. В чем причина такого яркого исторического своеобразия? Ученые в разных странах мира, с одной стороны, и национальная эфиопская интеллигенция — с другой, ищут ответа на этот вопрос, анализируя отдельные факты, периоды и всю систему эфиопской истории.