Культовое кино - [4]

Мальчик из видеолавки, он наверняка видел – и не раз – «Убийц». Да и Хемингуэя наверняка читал, если даже Борис Пастернак для него – не экзотическая травка, а литературная икона.

Парадокс в том, что в 1927 году никакого нуара еще не было, а Хемингуэй в «Убийцах» уже вывел его ледяную, безжалостную итоговую формулу. В 1946 году не было никакого Тарантино, а Сиодмак уже снял «Убийц».

Хемингуэй не жаловал – и справедливо – экранизации своих текстов. Все знают анекдот, рассказанный в мемуарах Ильи Эренбурга. Якобы на просмотре фильма «Прощай, оружие», увидев в финале воспаряющих голубей (мира), писатель покинул кинозал со словами: «А вот и птички». Наверное, Хемингуэй был прав: адекватных его прозе фильмов не было. Кроме «Убийц».

В знаменитом – «черном» – советском двухтомнике Хемингуэя 1959 года «Убийцы» занимают восемь страниц. Фильм Сиодмака длится 105 минут. История, рассказанная Хемингуэем, занимает в нем ровно столько времени, сколько ей и положено: минут десять. Двое похожих друг на друга иногородних головорезов терроризируют служащих захолустной закусочной: они должны убить некоего «Шведа» с бензоколонки, имеющего обыкновение каждый день обедать там ровно в шесть. «Швед» не приходит, лениво удаляются. Официант предупреждает «Шведа» об опасности, но тот и сам знает, что обречен. Лежит лицом к стенке в гостиничном номере: «Я полежу, а потом соберусь с духом и выйду».

«– Что он такое сделал, как ты думаешь?

– Нарушил какой-нибудь уговор. У них за это убивают».

Хемингуэю наплевать, какой уговор нарушил «Швед». Сиодмак растолковывает, что к чему, на протяжении полутора часов. Для этого ему пришлось домыслить и дописать новеллу: шедевр превращается в модель для сборки. «Шведа» все-таки убивают. Полицейский заинтригован тем, что такие серьезные люди, как Эл с напарником, профессионалы, одетые по последней киллерской моде, навестили заштатный городок, чтобы прикончить парня с бензоколонки. По сломанным костяшкам пальцев он определяет, что «Швед» был боксером. И начинается состоящая из флешбэков, из рассказов тех, кто знал жертву, история хорошего парня, которого увела на кривую дорожку роковая женщина.

Роковую женщину сыграла Ава Гарднер. В «Убийцах» впервые засияла ее надломленная красота. Когда «Швед», вышедший из тюрьмы и еще не увязший безнадежно в криминальном подполье, колеблется, участвовать ли в налете на кассу шляпной фабрики, ему достаточно бросить один взгляд на полулежащую на кушетке Аву, чтобы принять решение, подписать себе отсроченный смертный приговор: «Я согласен». Это не просто лаконичная режиссерская манера, не просто психологическая коллизия, спрессованная из экономии в два плана. Это безусловная истина взгляда. Увидев такую женщину, невозможно не согласиться на что угодно, лишь бы быть рядом с ней.

Появление роковой женщины – главная измена Сиодмака духу Хемингуэя. Хотя бы потому, что сборник рассказов, включавший в себя «Убийц», назывался безапелляционно: «Мужчины без женщин».

Это измена, даже если эта женщина – Ава Гарднер. Тем более что эта женщина – Ава Гарднер.

Только в самом финале фильм обретает поэтическую жестокость. Роковая женщина умоляет умирающего, почти мертвого сообщника сказать, что она невиновна. Перед смертью якобы не врут. А рядом с лицом агонизирующего – ботинок присевшего на лестничную ступеньку полицейского: о подошву он чиркает спичку, прикуривая после славной охоты на человека.

Но вернемся к хемингуэевскому прологу. В диалоге между убийцами и работниками общепита есть еще кое-что существенное. Это «кое-что» давно уже не вызывает трепета у читателей и зрителей, но в первой половине XX века, во времена Хемингуэя и Сиодмака, безусловно, пугало.

«– За что вы хотите убить Оле Андерсона? Что он вам сделал?

– Пока что ничего не сделал. Он нас в глаза не видел.

– И увидит только раз в жизни, – добавил Эл из кухни.

– Так за что же вы хотите убить его? – спросил Джордж.

– Нас попросил один знакомый. Просто дружеская услуга, понимаешь?»

Хемингуэй не только дистиллировал эстетику еще не существующего нуара. Он первым угадал только-только кристаллизующуюся стратегию реального гангстерского подполья, силуэт легендарной «Корпорации убийств».

В 1927 году «безмотивное» убийство, заказанное в некоем офисе и выполненное безликими профессионалами, казалось кошмарной абстракцией, почти антиутопией.

В общественном сознании убийство предполагает наличие предыстории, личных счетов между убийцей и жертвой. Страсти, если угодно. Но в мае 1929 года (через два года после публикации рассказа Хемингуэя) на съезде молодых гангстеров, усвоивших «американскую мечту» и противопоставивших себя замшелым «усатым донам», патриархальным сицилийским «крестным», Америка не только была разделена на сферы влияния между «выскочками». Была заложена основа новому в истории человечества бизнесу: аффилированной «Синдикату» структуре, той самой «Корпорации», принимающей заказы на убийства, как на доставку пиццы. Новая стратегия подполья заключалась именно в том, что жертва «ничего не сделала» убийце. Убийца знал только имя, адрес, приметы. «Ничего личного» – постулат деловой этики был доведен до предела.