Культ Ктулху - [118]

Не знаю, почему я согласился. По большей части из любопытства, но, признаюсь, что мысль о скандальной славе, пусть это и не делает мне чести, показалась довольно возбуждающей. Я и в самом деле верил, что на сеансе ничего или почти ничего не случится, зато ужасный невроз сэра Уолтера, с которым он жил все эти годы, пройдет, когда он поймет, что все это была игра его воображения или мистификация Тайса и Уолтерса. О гибели Джессики и студента я как-то позабыл.

В общем, мы решили провести сеанс той же ночью.

Сэр Гарольд зажег лампу и сделал мне знак везти его к лестнице. Медленно и с большим трудом (потому что спускать человека в кресле-коляске по ступеням – дело отнюдь не простое) мы двинулись вниз. Лампа бросала пляшущие тени на обшитые панелями красного дерева стены. Вековое безмолвие дома разлеталось вдребезги от грохота больших, сделанных из твердой резины, колес неуклюжего кресла.

Наконец мы добрались до подвальной двери. Первая часть истории Волвертона, очевидно, была правдой. Тут давно уже никого не бывало: бросив взгляд назад, я ясно различил в густой пыли собственные следы и длинные змеистые полосы, оставленные креслом. Взяв у сэра Гарольда лампу, я посветил на дверь: она была закрыта на засов и забита крест-накрест большими досками на манер входа в готовое к сносу здание. Дерево двери расселось там, где в него вошли гвозди, так что отодрать доски и отодвинуть засов в итоге оказалось совсем нетрудно.

Оказавшись в подвале, я подкатил сэра Гарольда к дальнему концу стола. Воистину это был огромный и тяжелый стол. И он, и вся комната были укрыты толстым слоем пыли. Кроме ее залежей помещение в остальном выглядело совершенно нормальным… да еще вот стулья валялись под окнами перевернутые. Ни слова не говоря, сэр Гарольд поставил лампу на стол и откинулся на спинку кресла, тем самым давая мне знак начинать сеанс.

Я устроился как можно удобнее, стерев предварительно пыль носовым платком с сиденья и подлокотников моего кресла. Сев, я еще раз спросил Волвертона, точно ли он намерен продолжать.

– Со всей определенностью, – холодно отвечал он.

Я задул лампу. В воцарившейся тьме поначалу было ровным счетом ничего не видно, но уже через несколько мгновений я начал различать напротив, на том конце стола, согбенную фигуру. Голова сэра Гарольда откинулась, опираясь шеей на плетеную спинку кресла. Рот медленно открылся, являя полный комплект не очень ровных и запятнанных табаком зубов. Глаза его оставались открыты, но выглядели настолько незрячими, что меня даже холод пробрал. Я сидел, глядя на него минут, наверное, сорок пять – а потом заметил, что его дыхание, кажется, остановилось. Признаться, я испугался за жизнь старого джентльмена: вдруг от ужасных воспоминаний – таких для него реальных – с ним приключился сердечный приступ! А потом в этом подвальном сумраке он вдруг принялся источать смутное желтоватое сияние. Я оглянулся на забранные матовым стеклом окна – свет исходил не от них. Всепоглощающий ужас начал охватывать меня. На своем веку я принимал участие в бесчисленных сеансах с самыми прославленными медиумами мира, но ни разу не испытывал ни малейшего страха. А сейчас с меня градом катил пот, и я никак не мог отвести взгляд от странной фигуры напротив.

И вот, глядя на нее, я заметил, как в ноздрях и углах рта постепенно собирается некая молочно-белая, вязкая, слизистая субстанция. Захваченный этим зрелищем, я молча наблюдал, как она бесшумно течет из носа и рта вниз по подбородку. Она тихо светилась собственным, равномерно пульсирующим светом, похожим на то, как если бы вы смотрели на очень далекий фонарь под водой. Также я обратил внимание, что эктоплазма вместо того, чтобы освещать комнату, лишь делала ее еще темнее. Еще совсем недавно отдельные предметы – и прежде всего сломанные стулья под окном – были видны достаточно четко, и вот уже в темноте выделялись только голова и плечи сэра Гарольда, его шея и манишка рубашки да несколько дюймов стола вокруг.

Теперь я уже горько жалел, что затеял все это. На свету, да еще со стаканом шерри в руках, истории о громадных зеленых монстрах выглядят такими очаровательно-нелепыми, но когда свет гаснет, их забавность тает на глазах. Мне не раз случалось видеть, как сеанс срывается, стоит только выключить свет – но я профессионал и к таким вещам должен быть привычен. Однако мне еще никогда, никогда не доводилось ощущать присутствия такого зла – и напряжения, оттого, что грядет нечто ужасное. Наверное, солдат в окопе, с минуты на минуту ждущий начала бомбардировки, чувствует нечто подобное.

Теперь тьма давила на меня вполне осязаемо, как мокрое одеяло, от которого замороженные холодной ночью окна стали сочиться влагой. Видно по-прежнему было одного только сэра Гарольда. Его открытые глаза явно ничего не различали. Казалось, он впал в беспамятство, но руки его на коленях яростно сжимались и разжимались. Он без сомнения бодрствовал, но был почти вне себя от ужаса, заново переживая ту ночь, унесшую несколько жизней и заставившую его навсегда удалиться от общества.

Между тем вязкая субстанция, текущая из его носа и рта, стала скапливаться в пространстве между нами, образуя массивный сгусток. Прямо у меня на глазах он стал обретать шарообразную форму – в страхе и отвращении я глядел на это, отчаянно надеясь, что в итоге получится не голова, и когда убедился, что именно к этому-то все и идет, заметался, стараясь стряхнуть оцепенение, приковывавшее меня к стулу. Теперь я понимал, что история сэра Гарольда была чистой правдой, и что мне нужно сделать все возможное, дабы не допустить повторения тех трагических событий. Возможно, и вам иногда снится, что вы в опасности – не очень понятно, в какой, но непосредственно связанной с тем, что вы смертны – и как ни стараетесь, не можете шевельнуться. Вот такой же физический паралич часто сопутствует психическим феноменам. Именно он случился со мной и, надо полагать, с сэром Гарольдом тоже. Некая сила, не то внутренней, не то внешней природы, приковывала нас к стульям, заставляя беспомощно смотреть, как призрачная тварь медленно вытекает из тела сэра Гарольда – или из его разума – и, не торопясь, обретает форму.