Кулацкая художественная литература и оппортунистическая критика - [9]
Ведь не надо забывать того, что наше послеоктябрьское сегодня утвердилось не на голой земле, что „русский стиль“, „богатырский“ эпос, „чарующая и увлекательная фантастика“, „богатство народной поэзии“— это не просто „сокровищница“ народного духа; что к нам они просочились через российское самодержавие, что они были в свое время, так сказать, канонизированы на предмет поддержания триединой формулы— самодержавие, православие и народность.
Одними разговорами о мастерстве — как бы оно значительно ни было — здесь отделываться нельзя, „Русский стиль“ в своем стопроцентном применении — не только прием, но и лозунг, активное выражение соответствующего содержания. А Клычков в этом отношении действительно стопроцентен» и у тех, кто умеет разобраться и в социологии стиля, он вызовет не только восхищение, но и оскомину квасного патриотизма и национализма довоенного образца.
Прозаические произведения Клычкова — это развернутая в художественной форме доморощенная «натур-философия» кулачества, «россеянства». Клычкова надо отнести к писателям ярко мировоззренческим. Его произведения — бесценный вклад для исследования кулацких тенденций в литературе.
Архитектоника, композиция клычковской прозы безусловно заслуживают особого внимания. Они едины для всех его вещей. Так как ему необходимо преподнести читателю материал глубоко реакционный (как мы в этом убедимся из последующего) — он вынужден строить свои произведения по-особому.
Сок и явь, сказка и быль, реалистическое описание и фантастическая греза — все переплетается так, что отделить одно от другого стоит большого труда. Бред проникает в реальность, реальное становится бредом, а на стыке между реальностью и фантастикой Клычков обычно и преподносит свои политические сентенции. Ужом вьется общественное, классовое credo Клычкова меж роскошных зарослей его «ядреного языка». Скороговорка очень часто призвана затемнить слишком явственную суть дела. Клычков хитрит.
Такая двуплановость построения произведения, используемая писателем как прием для протаскивания реакционной идеологии, в основе своей обусловлена органическими психоидеологическими причинами. Такая раздвоенность свойственна творчеству представителей класса или классовой группы, утерявшей или теряющей свои экономические позиции, вытесняемой новым классом, новыми хозяйственными отношениями. Безысходность положения загоняет писателей этой классовой группы в прошлое, в фантастику, в бред. Это своеобразный способ оттолкнуться от ненавистной действительности. Раздвоенность сознания распространяется на весь мир. Теряются реальные представления. Все раскалывается надвое, уходит почва из-под ног, мир становится «шатким», и эта шаткость родит пессимизм (он очень свойственен Клычкову). Но класс, классовая группа не умирает без борьбы: это раздвоенное, двуплановое творчество насыщается злобой и неприятием настоящего.
Итак последуем за Клычковым в область «народного» духа, познакомимся с его персонажами, окунемся в «глубины» его философии.
Кажущаяся реальность персонажей Клычкова— одна видимость. Почти все они носят символический характер. Его любимые герои встречаются в нескольких книгах. Это некие обобщающие образы.
Земляную, черноземную силу призван олицетворять леший. Антютик (деревня, дух которой он представляет, попросту зовет его Анчутка). Это своеобразный российский Пан. Он радостный пособник всех «простых душой». Это он, превращаясь в лося, подставляет свою широкую спину немудрящему Чертухинскому балакирю, чтобы показать ему широкий мир (центр которого, по мнению Клычкова, все же всегда в селе Чертухине). Антютик— это та земляная сила, которая противостоит «железному бесу» (современность) и через которую мировая система превращается в ту патриархальную сказку, о которой постоянно и везде грезит С. Клычков.
Коренной «россейский» образ ямщика Петра Еремеевича— символ широкой, неизмеряемой «простым аршином» русской души (мы, мол, особые — безначальные и бескрайние). У него под вожжами традиционная «русская тройка». Надо заметить, что это не просто ямщик, а ямщик— владелец хорошей многолошадной конюшни. Очень характерно, что устами Петра Еремеевича автором преподносятся центральные «философские» места.
