Кулацкая художественная литература и оппортунистическая критика - [23]

Первое и основное. Несовместимо с правильным политическим представлением о современном крестьянстве желание объединить кулака с середняком и бедняком по какому бы то ни было признаку. Кулак изолируется как класс, кулак как класс уничтожается. Такова наша установка. Налицо полное разнствование интересов всего крестьянства, с одной стороны и кулака — с другой. Кулак — деревенская буржуазия. Идеология кулака, а отсюда и идеология кулацкого писателя противостоят устремленности остального крестьянства. Пытаться примирить это противоречие ссылками на общее деревенское бытование, некоторую общность бытовых навыков, значит подменять классовый анализ локальным, географическим признаком. С таким же успехом можно заняться (что и делают некоторые западноевропейские буржуазные литературоведы) анализом литературы с точки зрения расовой, национальной, с точки зрения общности темпераментов отдельных писателей и т. д. Однако каждый марксист прекрасно понимает, что в основу анализа литературного произведения должны быть положены розыски классового генезиса данного творчества. Отсюда не нужно конечно делать выводы, что подлинной крестьянской литературы не свойственны некоторые мелкобуржуазные тенденции, определяемые двойственным еще сознанием этого класса. Но тенденции эти будут только отклонениями от общей целенаправленности к социалистическому переустройству, к новому существованию, а не основой творчества.

Как же политически определить „концепцию“, направленную в крестьянском вопросе, в крестьянской литературе к замазыванию классовой противопоставленности кулачества и крестьянства за счет общности деревенского уклада, быта? Разве не есть это литературно-критическое преломление бухаринского представления о деревне как о „сплошном сером пятне“ (Сталин)? Называется это правым уклоном.

Как отвечает Полонский на вопрос, кого называть крестьянским писателем? „Крестьянским писателем, по моему мнению, следует называть такого писателя, в творчестве которого, в художественных образах которого выражается мироощущение, характерное именно для человека, выросшего в деревне, выражающего взгляд на мир деревенский, а не городской, мироощущение которого сформировалось в производственных условиях сельскохозяйственных, а не индустриальных, в подходе которого к миру сказывается точка зрения человека, имеющего дело не с фабричными корпусами, а с землей, не с промышленностью, а с природой, не с городом и пролетарской коллективистической психологией, а с деревенской, в значительной степени индивидуалистической, пока еще мелкохозяйственной и собственнической“[9].

Совлеките с этого определения дешевую мишурность пустозвонных повторений и вынесите за скобки действительное существование. Что вы получите за формулу? Крестьянский писатель — это деревенский писатель. Чего же из-за этой примитивной географии огород городить? Да только из-за того этим стоит заниматься, чтобы оттенить, что какого бы писателя вы в эту алгебраическую формулу ни подставили, — вне зависимости от его классовой идеологии, — он окажется крестьянским писателем. И когда Полонский дальше намечает следующие писательские группировки: а) писатели буржуазно-крестьянские, б) крестьянско-мелкобуржуазные писатели, в) революционно-крестьянские писатели, — то мы уже принимаем это, как формальную дань Полонского своему партбилету и нашей общественности, ибо критик-„марксист“ умудрился в основном определении крестьянского писателя обойти вопрос о классовой устремленности, о классовой сущности. Критик-„марксист“ не понял, что крестьянский писатель— это писатель, выражающий с той или иной степенью приближения (но не слияния в настоящий момент) к пролетарской идеологии, с той или иной степенью мелкобуржуазных шатаний, специфической для новой деревни системой образов— волю крестьянства к социалистическому переустройству хозяйства, быта, сознания. Не понявши этого, он вообще ничего не понял и преподнес читателю, который, мол, все съест, гимназическое рассуждение на тему об отличии городского человека от деревенского.

И такое замазывание классово-диференцированной постановки вопроса в крестьянской литературе не есть правый уклон?

Хочет козырнуть Вяч. Полонский своим членением крестьянской литературы на три группы, в своей правой близорукости сам того не примечая, что козырной-то туз его на самом деле обыкновенная некозырная двойка.

Буржуазно-крестьянская (кулацкая) литература (первая группа, которую отмечает Полонский) конечно к крестьянской литературе никакого отношения не имеет, так как тенденций советского крестьянства никак отражать не может. И нарекаться ей конечно надо буржуазно-деревенской литературой, которая, если не в пример Полонскому подойти с классовой точки зрения, вливается особо окрашенным потоком в общебуржуазную литературу, наличествующую еще в нашей стране. Именно с последней она объединена общей классовой установкой. Чем навязывать сомнительное и противоестественное родство кулака колхознику или бедняку, лучше критику-„марксисту“ хоть операционным путем снять правую пелену с глаз и увидеть прямое классовое родство между деревенским кулаком и нэпманом, между кулаком и городским торговцем. Вместо этого Полонский обязательно хочет протащить кулака в крестьянскую литературу.