Куль хлеба и его похождения - [41]

Прибыли щи пустые, чашка исчезла, постукали в краешек, — подлей еще! Опять съели, опять постукали. После четвертой чашки щи отошли. Хозяйка второе горячее — лапшу подала. И лапши четыре чашки съели.

— Вареного гороху, ребята, не хотите ли?

— Ну да как не хотеть!

И горох ели. Нет-нет да и запьют квасом. Квасу выпили столько жбанов, что хозяйка про себя ворчать начала. Вслух ворчать она не посмеет: если станет скупиться, станет хуже кормить, извозчики недолго думают: оглобли возов начнут поворачивать от этого двора в другую сторону и в другие ворота, за которыми лучше их уважать станут. Не на одном таком дворе мы останавливались, куда не въезжали извозчики, но удивлялись, как через улицу напротив соседний двор извозчичьи возы облепили словно мухи. Оправдывался обойденный хозяин:

— Мы, видите, были барскими людьми, теперь вольноотпущенные. Не выучились мы обхождению с мужиками, не умеем как потрафить им, — вот и не становятся к нам.

На облюбованном дворе садятся за стол десятками.

Каша на стол пришла. Поели ее сначала так, с солью; в другую чашку масла подлили и в третью припустили масла.

— Не надо ли, ребята, молока?

— Да какое оно?

— Белое.

— А коли белое молоко, так давай твоего молока белого.

Молоко с кашей ели, и так одно молоко ели. Настоящие едоки ни одного кушанья не потребили без хлеба, ели даже кашу с хлебом.

Подала хозяйка пирог, оказался опять с кашей, и пирог съели. Это уж сверх сыта, на заедку, вместо пирожного. Кое-кто уже и лошадей проведать сходил, кое-кого и зевота взяла.

Вылезли наши богатыри-едоки из-за стола с запасом: можно теперь за лошадкой все 20–25 верст дальше пройти пешком и своим могучим плечом подсобить лошадке на проклятых ухабах. Сам же, впрочем, хлеб и ухабы эти выбил. Пойдет нырять по этим ухабам и новый обоз вслед за другими: обоз большой, длиною в целую версту. Чем ближе время к последнему зимнему пути и к весне, тем обозы эти и длиннее и торопливее. Тогда по дороге на тройке к пристани, пожалуй, и совсем не проедешь, если не возьмешь стороной.

Подле пчел всегда в меду; где рубят, там щепы; не станем удивляться, если навстречу нам по дороге к пристани замашут крыльями ветряные мельницы, если, свертывая с ухабистой дороги, мы будем попадать на гати или плотины водяных мельниц. Стоят они перед глазами безобразно высокими стенами запорошенными по щелям мукой, как свежим снегом: это крупчатки. Развела их (и всегда во множестве) местная потребность в перемоле хлеба для ближайших потребителей, желающих подешевле покупать муку на местах склада и заготовок хлебного зерна. Плодит их торговая предприимчивость, желающая играть на обе руки: на продажу ближнюю и дальнюю. На крупчатах и мельницах этих происходит передел (говоря торговым языком) привозного хлеба для местной муки. Продовольствуется ею и пришлое на пристани население на время летних работ в навигацию; продовольствуются этими же запасами рабочие люди, уходящие на судах в сплаве. Пристани — одни из таких мест, которые вообще кормят много бедного и полуголодного народа.

Вот и самая пристань — живое место для хлебных складов, любопытное место для наблюдения за хлебной торговлей. Зимой на хлебных пристанях совсем глухо, в конце зимы поживее, ранней весной — самый развал. Хлеб до сплава складывается в бунтах, на берегу под открытым небом. Обыкновенно на снегу или, по расчистке его, на земле кладется постильник — длинные в два ряда жерди: одни вдоль, другие поперек. Хлебное кулье и мешки накладываются пирамидой, накрываются и обшиваются рогожками и кажут издали стогом сена. Это на богатых и лучших пристанях. На маленьких делается это грубее: бунты прикрывают соломой, дожди их мочат сколько хотят, мука превращается в камень, крупа делается затхлою, рожь солодеет, пшеница и льняное семя преют. Весной на пристанях базары шумят уже каждый день, и притом с утра до вечера. Другие на это время приезжают сюда просто без дела, за одним только, чтобы повеселиться, увлекшись суетней и хлопотливой жизнью. Да и у кулаков расчеты с хозяевами, барыши маленькие. У хозяев барыши большие. Знают про это другие торговцы, торговцы крепкими напитками: открывают временные кабаки, временные трактиры, приглашают цыган петь песни, нанимают актеров играть на театре. На пристанях — настоящая ярмарка, которая только называется иначе — караваном, временем хлебного каравана. Идет нагрузка судов хлебом и отправка его по воде, по большим рекам, благодаря тому обстоятельству, что доставка водой дешевле всех других способов доставок, и реки в России разлились очень счастливо и в самом удачном множестве. Чего стоит одна Волга, которую и прозвали за то кормилицей, матушкой!

Стоят суда, и в особенности барки, лишь на той Волге, которая, выйдя из безлесных степей, течет вблизи лесов. Под Нижним и дальше к Твери мало уже таких пристаней, вблизи которых не пристроилось бы судостроение и торговля готовыми судами. В особенности это сильно развито в тех местах, где, по мелководью Волги, требуется перегрузка хлебных товаров с крупных судов на мелкие и с этих мелких на суда и барки, еще мельче сидящие в воде. В первом случае перегрузка под Нижним и в Нижнем, во втором в Рыбинске, для прохода в мелкие реки и искусственные каналы.