Кукук - [102]

— Ты оказался прав. Самообман недолговечен.

— И заставить себя перебороть депрессию и фрустрацию волевым усилием не представляется возможным. Те, кому это удаётся, как мне кажется, страдают не депрессией, а плохим настроением. Ты меня убеждала в обратном.

— Я была уверена, что справлюсь.

— Знаешь, Тобиас тогда, в первые дни, меня очень забавлял. Он абсолютно не понимал, что с ним происходит. Не спится ему. Почему? Жена бросила. Нашла себе более молодого. [Тобиас — состоятельный человек, десятки лет работает в банке, ещё не пожилой человек, но уже в возрасте]. Получил свои таблетки, начал спать хорошо. Уже поговаривал о выписке.

— Ну, откуда ему было знать, что измена любимого человека будет так болезненна.

— Знаешь, я тогда и не понял, что он делает в психушке. Жутко кричащая от психоза Антье и холёный Тобиас — в одном отделении, в одной группе! Он же производил впечатление наивного дядички, большого ребёнка. А потом его накрыло очень быстро, стал вдруг огрызаться, перестал общаться. Я сюда попал после двух лет кошмара. Он — в самом его начале. У меня мурашки бегут по телу, когда я вспоминаю тот первый год, да и второй в придачу, все эти мои ужасы. Он испугался первых ударов депрессии и побежал к врачу.

— Я тоже сразу побежала.

— И я побежал, но не в больницу, о больницах у меня было оправданно скептическое представление, я помчался к своей жене, к причине своей депрессии, — умолять, просить простить, сжалиться. Без толку. Не смог объясниться с ней. Возможно, напугал своей напористостью, неосторожностью. Ему начали помогать, помнишь, как в группе его тренировали организовать вечер на дому: пригласить к себе в гости знакомых, вместе посмотреть телевизор?! Мне было жутко смешно наблюдать весь этот бред. Такой человек и не может занять себя ничем, не может организовать свой досуг. Был весь в работе, всем прочим занималась жена. Тут понятное дело — психотерапевт научит, подложит подушечки. Хотя тоже уверенности за его благополучие нет. А что в нашем с тобой случае? Как так взять и раздавить в себе привязанность к любимому человеку?!

— Нужно как-то забыть, но как — я не знаю.

— Обрати внимание на то, что говорят врачи о тебе, и что — о твоём партнёре, которого они в глаза не видывали. Ты всегда права/прав, она/он недостойны твоей любви.

— Ну да.

— Ещё бы, так и моей жене говорили, уверен на все 100 %, когда она ходила к психотерапевту. Он вас недостоин, он ограничивает вас и далее по списку. Кому-то, как моей жене, эти идеи успешно вбиваются в голову, а мне вот — нет. Я бы и рад её ненавидеть, но не могу. Тебе становится легче, когда ты плачешь?

— Нет.

— Вот и мне тоже. А Татьяне моей всегда было легче. Меня это бесило.

Проблема психиатрии для меня заключалась ещё и в том, что в психоанализе игра идёт в одни ворота. Ты рассказываешь о себе, о своих чувствах, рассказываешь всё, что знаешь, тебя при этом наблюдают, что-то подмечают, о чём-то говорят, но больше утаивают. Это заметно. Любое моё движение считывается. Мне забавно наблюдать врача. Я даже могу поиграться с ним на эту тему, но не хочу. Я каждый раз ожидаю взаимной откровенности, но её не бывает. Всё лечение сводится к перевариванию медикаментов и игру в разведчиков. В разговорах с врачами я слышу лишь то, какой я замечательный. Мне ничего не предлагается, кроме стандартных для всех болезней и абсолютно бессмысленных на практике терапий. Мне не предлагают никаких вариантов, никаких схем для дальнейших действий. Врачи ждут момента, когда я эмоционально сломаюсь, начну кричать, плакать, хлопать дверьми, что-то ещё… Я вижу это по другим пациентам. Я — ветеран депрессии, меня уже ничего не удивляет, я всё могу просчитать на шаг вперёд. Катрин же каждый раз доводят до нервных срывов, «закаляя» её таким образом. Однажды я, уже не вспомню из-за чего, вдруг начал плакать на пятничной встрече перед всеми врачами. Не разрыдался, но слёзы текли. Мой психиатр на следующий день признался мне, что впервые увидел меня таким, какой я есть на самом деле. Он говорил об этом, как о грандиозной победе в моём лечении. Я сказал ему, что у меня были моменты, когда я плакал часами, не мог остановиться. И что с этого? Вы это знаете, я вам говорил. Ему не нужны рассказы, он всё хочет увидеть своими глазами. Я не понимаю сути всего этого, я не верю в эти теории. Самонадеянность у врачей потрясающая.

Покинув Вуншдорф во второй раз после бесполезного разговора с главврачом, я поехал в Ганновер и поселился в том самом приюте для мужчин, которым мне угрожали в своё время. Общежитие на полторы сотни мест. Большинство жильцов — алкоголики, часть наркоманы. Живут там освободившиеся из тюрем, старики, психически больные, несколько молодых ребят. Прилично выглядящих было лишь несколько, они там долго не задерживаются. Есть такие, которые живут в приюте годами. Большая половина мужиков бородатые. Бородатые дядьки в образе Распутина, Робинзона, викингов, эдакие Мусоргские…

Удобство проживания в приюте заключалось в том, что оттуда можно уйти в любую минуту, даже забрав с собой ключ от комнаты. Никаких обязательств. Никаких счетов опосля. Комнаты маленькие, но уютные. Питание в столовой. Своя прачечная. Оформлением всех бумаг заняты социальные работники.