Кукла - [12]

Между тем Вокульский усердно ел.

— Ну, что же нового? — спросил пан Игнаций уже более спокойным голосом, легонько ударив гостя по колену.

— Догадываюсь, что тебя интересует политика, — ответил Вокульский. — Будет мир.

— А зачем Австрия вооружается?

— Вооружается на шестьдесят миллионов гульденов! Она хочет захватить Боснию и Герцеговину.

У Игнация расширились зрачки.

— Австрия хочет захватить? — повторил он. — А с какой стати?

— С какой стати? — усмехнулся Вокульский. — Да потому, что Турция не может ей помешать.

— А что же Англия?

— Англия тоже получит компенсацию.

— За счет Турции?

— Разумеется. Слабые всегда платят за раздоры между сильными.

— А где же справедливость? — воскликнул Игнаций.

— Справедливо то, что сильные множатся и крепнут, а слабые погибают. Иначе мир превратился бы в инвалидный дом, а это как раз было бы несправедливо.

Игнаций отодвинулся вместе со стулом.

— И это говоришь ты, Стась? Всерьез, не шутя?

Вокульский невозмутимо посмотрел на него.

— Это говорю я, — ответил он. — Что ж тут удивительного? Разве этот же закон не применяется ко мне, к тебе, ко всем нам?.. Слишком много я сокрушался над собою, чтобы теперь лить слезы над судьбой Турции.

Пан Игнаций опустил глаза и замолчал. Вокульский продолжал есть.

— Ну, а как твои дела? — спросил Жецкий уже обычным своим тоном.

У Вокульского блеснули глаза. Он отложил булку и откинулся на спинку диванчика.

— Помнишь, — сказал он, — сколько денег я взял, уезжая отсюда?

— Тридцать тысяч рублей, всю наличность.

— А как ты думаешь, сколько я привез?

— Пятьде… ну, тысяч сорок… Угадал? — спросил Жецкий, неуверенно глядя на него.

Вокульский налил стакан вина и медленно осушил его.

— Двести пятьдесят тысяч рублей, из них большая часть золотом, — отчетливо произнес он. — А поскольку я велел купить ценные бумаги, которые продам после заключения мира, то получу более трехсот тысяч рублей.

Жецкий наклонился к нему, раскрыв рот.

— Не беспокойся, — продолжал Вокульский, — эти деньги достались мне вполне честным путем, и даже тяжело, очень тяжело достались они. Весь секрет в том, что у меня был богатый компаньон и что я довольствовался прибылью в четыре-пять раз меньшей, чем другие. Поэтому мой капитал находился в постоянном движении и постоянно возрастал. Ну, — прибавил он после паузы, — и к тому же мне отчаянно везло… Словно игроку, которому десять раз кряду выпадает тот же номер в рулетке. Крупная игра! Чуть ли не каждый месяц я рисковал всем состоянием и каждый день — жизнью.

— И только за этим ты ездил туда? — спросил Игнаций.

Вокульский насмешливо взглянул на него.

— А ты хотел, чтобы я сделался турецким Валленродом.[4]

— Рисковать ради наживы, когда имеешь верный кусок хлеба!.. — пробормотал Игнаций, качая головой и подняв брови.

Вокульский сердито передернулся и вскочил с диванчика.

— Этот верный кусок хлеба, — заговорил он, сжимая кулаки, — стоял у меня поперек горла и душил меня целых шесть лет… Разве ты забыл, сколько раз на день меня попрекали двумя поколениями Минцелей и ангельской добротой моей жены? Разве, кроме тебя, был хоть один человек среди моих близких или далеких знакомых, который не оскорблял бы меня словом, жестом или хотя бы взглядом? Сколько раз говорили, чуть ли не в глаза мне, будто я кормлюсь из женина фартука, будто Минцелям я обязан всем, а собственной энергии — ничем, решительно ничем, хотя я и расширил эту лавчонку, удвоил доходы… Минцели, вечно Минцели!.. Пусть теперь попробуют сравнить меня с Минцелями. Один-одинешенек, я за полгода заработал в десять раз больше, чем два поколения Минцелей за полвека. Между пулей, ножом и тифом добыл я то, над чем потели бы тысячи Минцелей в своих лавчонках и ночных колпаках. Сейчас я уже знаю, скольких Минцелей я стою, и, ей-богу, ради такого результата я готов был бы снова начать ту же игру! Я предпочитаю рисковать состоянием и жизнью, а не кланяться людям, которые хотят купить у меня зонт, или рассыпаться в благодарности перед теми, которые соизволят заказать в моем магазине унитаз для клозета…

— Стась верен себе, — пробормотал Игнаций.

Вокульский успокоился. Он положил руку на плечо Игнацию и, заглядывая ему в глаза, ласково спросил:

— Ты не сердишься, старина?

— За что? Разве я не знаю, что никогда волку не пасти овец?.. Ясное дело…

— Что же у вас слышно, скажи?

— Все, как я писал тебе в отчетах. Дела идут хорошо, получили много новых товаров, а еще больше заказов. Надо бы нанять еще одного приказчика.

— Наймем двух, а лавку расширим, будет первоклассный магазин.

— Пустячки!

Вокульский глянул на него сбоку и улыбнулся, видя, что к старику возвращается хорошее настроение.

— А что слышно в городе? В магазине, покуда ты там, разумеется, все в порядке.

— В городе…

— Старые покупатели нас по-прежнему посещают? — прервал Вокульский, быстрее зашагав по комнате.

— Да! Появились и новые.

— А… а…

Вокульский остановился, словно в нерешимости. Он налил себе снова стакан вина и выпил его залпом.

— А Ленцкий покупает у нас?

— Чаще берет в кредит.

— Ах, берет… — Вокульский перевел дух. — А как его дела?

— Кажется, он совсем разорился, и, должно быть, в этом году наконец пустят с молотка его дом.