Кукла Баю-Бай - [5]
– звенело у меня в голове. Я не шевельнулась. Как всегда.
Но только не Антония. Она отпихнула Гаса обеими руками.
– Смотри, куда лезешь, урод! – выдала она.
Гас так уставился на неё, будто увидел приземление корабля пришельцев. Наконец он фыркнул и сказал:
– Ну погоди, вонючка! – но руки всё-таки убрал.
Теперь настала моя очередь пялиться на Антонию. Я поверить не могла, как легко у неё это получилось. Почти всю жизнь я переживала, что Антония, как сказала бы мама, «сходит с катушек». Она могла выдать всё, что было у неё на уме, в любой и, как правило, самый неподходящий момент. Как в тот раз на парковке возле овощного магазина, когда Антония увидела здоровенную тётку в джинсах со спущенной талией, запихивавшую в багажник своего «Фольксвагена» двадцатикилограммовый мешок собачьего корма.
– Мам, – спросила она ясным и звонким голоском, разносившимся по всей стоянке, – видишь ту тётю, которая выставила напоказ свою толстую попу? Спорим, туда можно сунуть пару четвертаков, как в автомат с жевательной резинкой?
Я даже представить не могла, что мама может так покраснеть.
Но сейчас было по-другому. То, как Антония отшила Гаса, вызывало восхищение. Может, этот день в итоге станет не таким уж плохим. Может, Антония во время обеда окажется кстати? Если скажет всё то, чего я сказать никогда не решаюсь.
Ледяные пальцы в животе немного ослабили хватку. Кажется, я даже смогла улыбнуться.
Наконец автобус дёрнулся, остановившись на углу Главной и Обводной улиц, двери снова зашипели, отворяясь. Пара звонких каблучков процок-цок-цокала по ступенькам. В воздухе запахло вишней и корицей.
От моей улыбки, если она и была, не осталось и следа.
Мэдисон Андервуд ворвалась в проход между сиденьями, как шаровая молния. Теперь ледяные пальцы вонзали когти не только в живот, но и в горло, обхватывали мозг и тащили его вниз, куда-то в желудок.
Мэдисон – Мэдди для близких подруг – была вся гладкая и ухоженная, как новенький велосипед. Нежно-розовая кожа, прямые белые зубы и ногти с маникюром сверкали, а гладкие чёрные волосы волной рассыпались по плечам. На неё смотрели все, даже я, и она об этом знала. Она с удовольствием принимала обожание.
Но стоило карим с медным отливом глазам остановиться на мне, они тут же стали источать яд. Предназначенный исключительно для меня.
– Проходи, милочка, – поторопил водитель.
Мэдисон выпустила в меня последнюю порцию яда и обратила взор на него.
– Простите, мистер Хэмиш, – пропела она сладким, бархатистым голоском. Мистер Хэмиш ответил ей улыбкой, как всегда поступали взрослые. Мэдисон поплыла по проходу в сопровождении хихикающих неразлучных двойняшек Эшли и Гретты Осло.
Троица прошла мимо нас, и я осторожно перевела дыхание. Самый ужасный момент утренней поездки, пугавший меня больше всего остального, миновал. Конечно, в школе меня ждало немало других неприятностей, но хотя бы эту можно было вычеркнуть из списка.
Так я себя утешала. И как всегда ошибалась.
– Эта красотуля прям как леденец на палочке! – выдала Антония. Очень громко.
Я застыла, всей кожей чувствуя обжигающий взгляд Мэдисон, остановившийся на крикливой малявке со сверкающей заколкой-утёнком, в купленной на распродаже блузке с красной пандой. Той, что сидела рядом со мной.
– Привет, я Антония, – невозмутимо продолжала моя сестра, отвечая на невысказанный вопрос. – Сестра Люси.
У меня перехватило горло. Руки чесались стиснуть ей шею и трясти, повторяя: «Заткнись! Заткнись!» Однако ничего такого я сделать не могла. Самое важное правило из моего списка Правил выживания в средней школе – Правило номер один – гласило: «Никогда не разговаривай ни с кем, кроме взрослых, а с ними – только когда тебе задали прямой вопрос». И нарушать это правило нельзя было ни при каких обстоятельствах.
Я услышала фырканье и хриплый смешок, а потом каблучки Мэдисон снова зацокали по проходу. Прозвучавший следом ответ был достаточно громким, чтобы слышала не только я, но и с восторгом внимавшая публика на задних сиденьях.
– Видали эту лупоглазую Тухлоедину-младшую? – Задние сиденья разразились тем особенным издевательским хохотом учеников средней школы, от которого облезает краска на стенах.
Антония пихнула меня в бок:
– Чего это они смеются? И кто такая Тухлоедина-младшая?
Я не ответила, даже когда она принялась щипать меня за руку. Мои глаза оставались закрытыми: если я не могу видеть окружающий мир, он тоже не может увидеть меня.
Я понимала, что веду себя по-детски глупо. Но хотя бы на короткое время могла представить, что осталась одна во всём мире. В котором нет ни других детей, ни школы и особенно нет Антонии. Не важно, что уже через пятнадцать минут придётся открыть глаза, а впереди ждёт целый жуткий год. На пятнадцать минут я могла представить, что ничего этого не произойдёт.
Так что, несмотря на все тычки и приставания Антонии, требовавшей объяснить причину смеха учеников, я замкнулась в себе и исчезла. Это у меня получалось лучше всего.
Глава 4
– Ну ничего себе! – восхищалась Антония, разглядывая столовую так, будто это Гранд-Каньон. Её разбухший рюкзак – розовый котёнок – небрежно болтался на плече. Интересно, она вообще его сегодня снимала? У сестры буквально разбегались глаза, она вертела головой, как автомат для поливки газонов. – Этот зал точно больше, чем в моей старой школе!
