Кухтеринские бриллианты. Шаманова гарь - [59]

В разговор вмешался Слава Голубев:

— Станислав Яковлевич, вы долгое время жили в Томске. В пятидесятые годы там, говорят, можно было встретить такого, знаете, чуточку помешанного старичка по прозвищу Якуня-Ваня. Вам не доводилось его видеть?

— При чем здесь прозвище?… — Крохин недоверчиво посмотрел на Голубева, как будто заметил, что его разыгрывают. — «Якуня-Ваня» — это была любимая присказка моего отца. Дальше что?…

— Да нет, ничего, — торопливо проговорил Голубев и вздохнул. — Умер ваш отец, умерла и присказка.

Крохин натянуто усмехнулся:

— Естественно.

— Кстати, когда и где он умер? — спросил Антон.

— В Томской психиатрической больнице. В пятьдесят шестом году у отца случилось тяжелое психическое заболевание, а через два года он скончался.

— Сами вы не пытались отыскать драгоценности деда?

— Столько лет спустя?… Кто ж их теперь найдет?… — Крохин задумчиво опустил голову. — Правда, однажды, охотясь в Потеряевом озере с подводным ружьем, я натолкнулся у острова на затопленные подводы. Похоже, это были подводы моего деда, но, кроме чайного сервиза, там уже ничего не было.

— А вы к старушке Гайдамаковой не обращались?

Крохин будто испугался:

— Никакой Гайдамаковой я не знаю!

Антон укоризненно посмотрел на него:

— Опять вы не откровенны, Станислав Яковлевич… Насколько нам известно, Елизавета Казимировна Гайдамакова — давняя ваша знакомая из Березовки. Если забыли, напомню, что она была у вас на приеме в больнице в этом году, девятого августа. Помните, когда вы купили у Торчкова лотерейный билет?…

— Что-о?!. — Крохин чуть было не вскочил со стула. — Мотоцикл я выиграл по собственному билету и продал его в соответствии с существующим порядком, через комиссионный магазин. Я ведь, кажется, вам объяснял, товарищ Бирюков, когда вы приходили ко мне домой. Зачем опять возвращаться к бесплодному разговору?

— Затем, Станислав Яковлевич, что в тот раз вы были со мной еще более не откровенны, чем сегодня… — Антон сделал паузу. — Хотите, расскажу подробнейшим образом всю нечистоплотную историю с лотерейным билетом?

— Нечистоплотную?… — на лице Крохина мелькнула обида и он с вызовом ответил: — Хочу!

К подобным приемам допроса Антон прибегал только в тех случаях, когда не сомневался в достоверности сведений, которыми располагал. Это давало возможность не играть с допрашиваемым в кошки-мышки и, как правило, ускоряло выяснение истины. Сейчас по лотерейному билету уголовный розыск имел ясную картину, и Антон заговорил:

— Собственно, не буду пересказывать то, что вы, Станислав Яковлевич, прекрасно знаете без меня. Это скучное занятие. Я только покажу вам одну вещь, и вы все поймете…

— Какую еще вещь? — насторожился Крохин.

Антон достал из сейфа золотой перстень, показал его Крохину и спросил:

— Узнаете?… Будете лукавить, напомню, что на этой вещице даже имеется семейный вензель Кухтериных.

Крохин изменился в лице. Показалось, будто скрежетнул зубами. Видимо, поняв, что карта бита, почти прошептал:

— Перстень стоит почти семьсот рублей, так что с Птицыным я рассчитался сполна и статью за спекуляцию мне не пришьете, — растерянно взглянув на Антона, быстро спросил: — А у Торчкова что, свидетели есть, как он продавал мне лотерейный билет?

— Разве в этом дело… — Антон брезгливо поморщился. — Откуда у вас этот перстень?

— По наследству, от матери. Вензель «АК» означает «Ариадна Кухтерина». Еще вопросы будут?

Антон наклонил голову:

— Будут, Станислав Яковлевич. Зачем все-таки приезжала к вам Гайдамакова в последний раз?

Крохин уставился взглядом в пол.

— Кажется, вспомнил теперь старушку из Березовки, — помолчав заговорил он. — Она несколько раз лечила у меня зубы, а последний раз приезжала за мышьяком. Сказала, одолевают в доме крысы. Вместо мышьяка я дал ей два пакета крысида.

— Знаете о том, что этим крысидом отравлены не только животные Гайдамаковой, но и ваша собака?

— Кто это мог сделать? — неподдельно удивился Крохин.

— Не догадываетесь?…

— Клянусь святыми!

«Есть ли для вас что-нибудь святое?» — чуть было не сорвалось у Антона, но он сдержался и спросил:

— Что вас связывало с одноруким заготовителем? Зачем он с Торчковым недавно приезжал к вам?

— Ничего меня с ним не связывало, — вяло, как будто потеряв последние силы, ответил Крохин. — Просто я иногда сдавал ему скопившуюся в доме макулатуру. Сами понимаете, кроме заезжих заготовителей, в райцентре макулатуру деть некуда. А ведь это ценность, зачем же ей пропадать…

— Ковер, завернутый в простыню, который лежал у вас в мезонине, на макулатуру выменяли?

— Какой ковер? Нет у меня в доме никаких ковров.

— Правильно, сейчас нет. А почему?… — спросил Антон и сам же ответил: — Потому, что заготовитель попутно с содержимым тайника прихватил и ковер, который перед этим вам привез. В телеге у него нашли этот сверток.

Крохин словно онемел. Диковатым, вконец испуганным взглядом заметался между Антоном и Славой Голубевым, как будто искал у них поддержки, и вдруг, захлебываясь, почти закричал:

— Значит, это он!.. Он!.. Его немедленно надо арестовать. Это страшный человек… Это грабитель!.. Отец рассказывал, на чьей совести бриллианты моего деда, и предупреждал, что этот человек всю жизнь будет охотиться за ними. Я знал историю похищения бриллиантов, но я… я представлял его глубоким старцем…