Кухтеринские бриллианты. Шаманова гарь - [54]

Дальнейшего Серапион Глухов уже не знал. Не успев укрыться от мобилизации, он оказался в колчаковской армии. Бесславно кончила свое существование эта сумасбродная армия, и конец Серапиона оказался бесславным. В двадцать втором году заявился он домой с тифозной горячкой. Перед смертью успел рассказать восьмилетнему сыну кухтеринскую историю. А в самый последний день заявил, что в смерти Гайдамакова повинен и он, Серапион Глухов. Предполагал, что молодая Елизавета Казимировна в сговоре с Цыганом отравила своего мужа мышьяком, а этот мышьяк по просьбе хозяйки привез от уездного фельдшера Серапион. И еще одну тайну передал бывший работник Гайдамаковых сыну: будто бы спрятала Елизавета Казимировна награбленные драгоценности так, что даже Цыган, доставший их из озера и после смерти Гайдамакова женившийся сразу же на молодой вдове, не может их отыскать. Как последнее завещание, были слова Серапиона, сказанные сыну: «Бойся, Ванюша, Цыгана и Елизавету Казимировну. Не перечь им, страшные это люди». Словно жуткую сказку, слушал Ванюшка Глухов рассказ умирающего отца, не предполагая, что впоследствии судьба сведет его самого с Цыганом.

Первый раз Цыган заявился в Березовку тайком в начале тридцать восьмого года. Назвавшись старым другом отца, долго выпытывал у Ивана Глухова, не рассказал ли чего ему перед смертью Серапион о кухтеринских драгоценностях. Иван, став уже взрослым, дал себе зарок молчать. Тогда Цыган осторожно намекнул, что Советская власть сейчас арестовывает родственников всех rex, кто был заодно с Колчаком, и предложил Ивану, чтобы избежать ареста за отца-колчаковца, скрыться в кержацком «ските», запрятанном в таежной глуши, километров за пятьдесят от Березовки. И тут Иван Глухов сделал роковую ошибку — вспомнив предсмертные слова отца, не стал перечить и ушел с Цыганом.

«Скит» оказался самым что ни на есть разбойничьим пристанищем. Жили в нем полтора десятка уже состарившихся отъявленных головорезов, преступления которых перед Советской властью были настолько велики, что ни о каком помиловании говорить не приходилось. В первый же вечер сообщили Ивану, что среди этих людей, которых и людьми-то противно было называть, когда-то обитал его отец и что теперь Ивану отсюда выхода нет.

Цыган боялся рассекретить свое логово. Даже в тайгу на охоту разрешалось уходить не меньше как втроем, в расчете, что если двое, сговорившись, надумают покинуть «скит», то третий их пристрелит. Только Цыган и его семнадцатилетний сын от Гайдамачихи Виктор могли уходить и возвращаться, когда заблагорассудится. В одну из таких отлучек принесли они весть — Гитлер напал на Советский Союз и дуром прет к Москве. Вскоре народу в «ските» прибавилось — забрели неизвестно откуда заблудшие дезертиры, пятеро изголодавшихся, еле живых мужиков.

Прошел год, другой, а долгожданный «кержаками» и дезертирами конец не приближался. Больше того, споткнувшись у Москвы и Сталинграда, фашисты быстренько покатились обратно. Весной сорок пятого, когда стало ясно, что Гитлеру пришла крышка и надеяться больше не на кого, Цыган со своим сыном тайком исчез из «скита». Оставшись без предводителя, спустя месяц разбрелись и остальные. Половина из них, напившись самогона, застрелились на месте.

Иван Глухов, обходя родные места, подался на Запад, где, как он узнал, требовались рабочие руки для восстановления разрушенного войной хозяйства. Добрался аж до самого Киева, пристроился в какой-то строительной артели. Но и тут не повезло — сбили дружки украсть пиломатериал. Суд по тому суровому времени был коротким — пять лет лишения свободы.

Освободившись из заключения, решил Глухов не враждовать с Советской властью, не пытать счастья на чужой стороне и вернулся в Березовку. В колхозе не хватало народу, а работы было непочатый край. С остервенением, словно злясь на свое запутанное прошлое, взялся Иван Глухов за работу. Больше двадцати лет минуло с той поры. Забываться стало прошлое, и вдруг нынешней весной появился в Березовке новый райповский заготовитель. Не сразу дед Иван Глухов узнал в одноруком неразговорчивом Романыче сына Цыгана. Зато Виктор быстро признал Глухова и требовательно попросил найти ему приют где-нибудь поближе к райцентру. «Мне иной раз надо будет там оставить свою подводу», — мрачно сказал он. Поначалу Глухов отказался. Тогда Романыч пригрозил, что напишет в прокуратуру о «кержацком ските»…

Антон устал записывать показания. Отложив ручку, он пошевелил затекшими пальцами и прислушался. За стенкой слышался приглушенный голос Славы Голубева, допрашивающего однорукого заготовителя. Глухов сидел сгорбившись, понуро опустив крупную рыжебородую голову. В мокрой, перепачканной грязью одежде старик выглядел подавленным и жалким. Возле его ног натекла большая лужа воды.

— Значит, решили у племянника приютить?… — спросил Антон.

Не отрывая взгляда от пола, Глухов заговорил:

— Что делать оставалось?… Спужался так, что готов был в петлю сунуться.

Вспоминая обгоревший труп старика на опушке березовой рощи у полустанка, Антон задал еще вопрос:

— Цыган тоже у племянника останавливался?