Куда ведет Нептун - [9]
— Видишь девчонку? Патлатая, нос морковкой, лицо преглупейшее. Это с тебя рисовали.
Сказал и тут же пожалел — плача не оберешься.
Таня насупилась, однако не почувствовала себя оскорбленной. Ткнула пальцем в мужика:
— А этот дядька — ты. Сейчас как грохнется — так тебе и надо.
Вася с интересом поглядел на шестилетнюю девицу. Рассмеялся.
— А ты, как я погляжу, бойкая. Ну, бесовское племя…
— Какое племя? — не поняла Таня.
— Послушай, хочешь в театриум играть? — неожиданно предложил Вася.
— Если научишь.
Вася выбежал на крыльцо, позвал Рашида. Тот явился перед молодым барином как лист перед травой.
Рашидка уселся на табурет. Вся его плотная фигурка изображала безраздельную готовность выполнить любое приказание.
— Будем играть в театриум. Я буду… Ну ладно, я буду Арцугом. Ты, Рашидка, будешь Альфонзо. А ты… — Вася погрыз ноготь. Уж очень не походила эта настырная девица на прекрасную Алоизию. Но делать ничего не оставалось. Черт с ней, пусть будет Алоизией.
Вася вынул из кувшина с букетом сон-травы один цветок.
— Это роза. Шипы на ней.
— Это не роза, — сказала девочка.
— По пьесе как будто роза. Ясно? И вот я укололся. И упаду в обморок. Полежу чуток и крикну: «Как мне учинилось!» А ты, Танька, скажешь: «Любовь наша изволила напасть на изрядный цвет». Повтори.
Таня повторила.
— Я теперь скажу: «Верный влюбленный всегда есть пужлив». А ты, Танька, запомни, скажешь: «Любовь моя есть к вам вечная». Тут я уйду. А ты, Рашидка, на колено встанешь.
Рашид опустился на колено.
— Да не сейчас, потом. Главное, слова запомни: «Я вынужден говорить, что вас усердно люблю. Вы есть моя красивейшая Венера…»
— Венера — кто? — перебила Таня вошедшего в азарт Васю.
— Красавица такая, небесная. Ну-ка, Рашид.
— Я принужден вас любить усердно, — сказал татарчонок. — Вы моя красивейшая… Фанера.
— Венера, Венера, Венера, дурак!
Рашид радостно вопил:
— Венера! Венера! Венера!
— Хорошо, — одобрил Вася. — Повторим. Я укололся. Брякаюсь в обморок.
Вася подцепил стебелек сон-травы, скривился от боли, пошатнулся, грохнулся на пол. Простонал:
— «О, как мне учинилось!» — И подсказал девочке: — «Любовь наша изволила напасть на изрядный цвет…»
— Знаю сама. — Девочка сделала изящный реверанс и томным голосом сказала положенные слова.
В комнату вбежала нянька Савишна:
— Васенька, господи, не зашибся? Слышу, упал со стоном.
Вася сплюнул от досады. Всю пьесу, старая, испортила.
Скоро Кондырев позвал дочь.
— Я когда приеду в другой раз, доиграем в театриум?
— Доиграем, красивейшая Венера-Фанера.
Глава вторая
ПОБЕДА ЛЮБИТ ПРИЛЕЖАНИЕ
Примерно в те же дни корабельный мастер галерных верфей Борис Иванович Лаптев приехал в деревню Пекарево, что близ Великих Лук, проведать братьев Прокофия и Якова. Застолье растянулось по русскому обычаю на несколько дней.
Прокофий чудно играл на цимбалах, с оттяжкой, удальски ударял крючочком по струнам, брат-петербуржец отделывал коленца:
— Ах, лапти, вы лапти, вы лапти мои… — И пронзительно восхитился: — Лапоточки-и-и-и-и!
Прокофий и Яков забубенными голосами вплелись в лихой припляс:
— Лапоточки-и-и-и-и!
То была любимая фамильная песня. Может быть, тут сказалось то, что древний корешок дворянского рода вел начало от опричника Варфоломея по кличке Лапоть. На одном из цветных изразцов домашней печи вязью начертаны хитроватые слова: «На дорогу идти — пятерым лапти сплести».
Борис Иванович лет пятнадцать назад по царскому указу ушел из дому в дальнюю дорогу — строил верфи под Воронежем для азовского флота, ладил струги и галеры. Обласканный за точное ремесло, был призван царем Петром в столицу.
Жил бобылем, детей не имел. Самые дорогие подарки привез племяшам, пятнадцатилетним недорослям, двоюродным меж собою братьям — Харитону и Дмитрию. Парни натянули на ноги юфтовые башмаки с латунными пряжками, облачились в рубашки с красными подмышками. Дворовая ребятня восхищалась: «Пряжки-то, пряжки! А рубахи-то на иноземный манер шиты».
Петербургский дядька с первых же дней начал завоевывать души Харитона и Дмитрия. Свой резон был.
Годов ему под сорок, а резвость ребячья. Необычной командой будил утром:
— Эй, марсовые, айда на Ловать купаться!
Шумно, как лось, продирался сквозь кусты крушины, на ходу вылезал из рубахи, с гиканьем хватался за конец веревки, что висела на суку вербы, и, раскачав ее, с поджатыми ногами плюхался прямо в середку Ловати. Урчал, шипел, блеял, подняв безбородое лицо к восходящему солнцу. Орал что есть мочи:
— Непотре-е-ебе-ен без гро-о-ому-у!
Подплывал к кому-нибудь из племяшей, шустро подбивался под живот, белоспинной рыбиной выплескивался наружу, переворачивая племянника с живота на спину, а то и утопляя.
— Горе тому, кому достанусь!
По течению добирались до небольшого островка. Здесь у парней на отесанных палках стоял шалаш-треух, а в потайном уголке — фитилек с кремнем, бачок, крупа, соль, лук.
Минутное дело — наловить рыбы в Ловати.
Вскоре на огне, подгоняемом речным ветром, кипела уха-ушица.
Дядька вырвал из шалаша три палки.
— Учиться рапирному бою, марсовые!
Марсовые наскакивали на дядьку, пытаясь поразить его в самое сердце. Но дядька владел палкой не хуже, чем саблей. Делал неожиданные выпады, выбивал «рапиры» из рук племяшей, повергая их наземь:
