Куда уж хуже. Реквием заговорщикам - [12]

– Без радикализма сейчас никуда. Не то время, это вы верно заметили. Пора переходить к конкретным действиям. Пора кончать эту бессмысленную говорильню. Это хорошо, что вы здесь. У нас вообще много молодежи. Если хотите, подождите на улице, а нет, так я вам сейчас открою.

Я пожала плечами, женщина достала из сумочки ключ и открыла замок, распахнула дверь. В лицо нам ударил сырой запах, какой бывает в погребах или овощехранилищах. Зажегся свет. Мы оказались в достаточно просторном помещении, чистом, но неуютном из-за темных сырых стен и сломанной мебели. Впереди, на возвышении, стояла покосившаяся трибуна, обитая красным сатином.

– Стульев здесь много, так что присаживайтесь.

– Скажите, а кто здесь лидер, в этом вашем движении?

– Рюрик. Это очень известный человек. Он крайне редко появляется на людях, поскольку болен, но мысли его светлы и чисты. Вы не смотрите, что здесь так сумрачно и бедно, у нашего движения уже есть кое-какие средства, скоро мы переселимся в более светлое и сухое помещение. Не все сразу. Главное, что у нас много союзников. Вы, я полагаю, москвичи?

– Да, – соврала я, надеясь на то, что у нас не станут сразу же спрашивать паспорта.

– Это тоже большой плюс. А где вы работаете?

– Я безработная. И он тоже, – опередила я ее вопрос относительно притихшего в углу Павлика.

– Где это видано, чтобы полные сил и здоровья молодые люди не могли найти себе работу? Вообще-то меня зовут Клавдия Михайловна… Так вот… – и она принялась развивать эту мысль.

Мы ждали, что придет кто-нибудь еще, но прошло полчаса, сорок минут, сорок пять – никого, кроме Клавдии Михайловны, не было.

Пока мы молча выслушивали ее мысли по поводу переустройства российского общества в целом, Павлик уснул. Клавдия Михайловна прервала свою бурную речь только после того, как услышала его раскатистый и очень спокойный храп.

– Вы извините его, пожалуйста, но мы сегодня практически ничего не ели, Павлик таким вот образом восстанавливает силы.

– Я понимаю его, – вздохнула политизированная старуха и ударила себя кулаком в грудь. – Я вообще понимаю всех, и мой долг спасти вас. – После столь патетической речи она склонила голову набок, словно внимая грохоту рукоплесканий.

– А где же остальные ваши люди? – осмелилась задать я важный, на мой взгляд, вопрос.

– Кто где. Каждый на своем посту.

– Вообще-то нам посоветовала сюда прийти Маша.

– Кто? Какая Маша?

Крысолов предупредил меня, что фамилия его дочери – Плужникова. Поэтому я, даже не подумав как следует, выпалила:

– Маша Плужникова.

– Да? – Она устало опустилась на стул и вытерла пот со лба. – Что же вы раньше не сказали?

– Да вы и не спрашивали как будто.

– Она говорила вам о задании? У вас с документами все в порядке?

– Абсолютно. А что касается задания, то в самых общих чертах. Нам бы хотелось подетальнее.

– Приезжайте завтра утром в Нагорное, там и поговорим. – Она так резко изменилась, что я не сразу сообразила, что вообще произошло.

– Но мы там ни разу не были.

– Первое строение у пионерлагеря. Искать нечего. Я буду там с самого утра. Постарайтесь принести уже готовый план. Время не ждет.

– Хорошо. – Мы попрощались со странной дамой и вышли из этого противного подвала на улицу.

– Что-то я не понял, о каком задании шла речь.

– А как же ты можешь понять то, о чем мы с тобой пока не имеем представления? Очевидно, этот штаб, а вернее сказать, курятник или подвал, является прикрытием этого движения и рассчитан на таких вот пришедших с улицы граждан, жаждущих проявить себя на политическом поприще. Эта Клавдия, конечно, врала, что должен прийти кто-то еще. Если бы и пришли, то какие-нибудь новенькие, вроде нас с тобой. А настоящий штаб у них, по-видимому, находится в Нагорном. Я знаю, это пригород Москвы, и там действительно есть пионерлагерь. Но самое удивительное, на мой взгляд, то, что Маша имеет непосредственное отношение ко всему этому политическому сброду.

Я смутно представляла, чем мы будем заниматься в этом Нагорном, что говорить и как себя вести. А то, что мы обязательно туда завтра отправимся, было несомненно. Я почему-то была уверена, что мы встретим там Машу. В одном я только сомневалась: связываться ли мне сейчас с Крысоловом, чтобы сообщить ему о своем намерении поехать завтра утром в Нагорное, или нет. И я решила не торопиться.

Мы вернулись на улицу Остужева и поднялись ко мне домой. Я постелила Павлу на маленьком диване, а сама легла на нормальную широкую кровать. После того, как был выключен свет, мысли мои приняли резко политический оборот. Я думала о таких вот молодых людях, как Маша со своим другом, которых при умелом использовании психологических рычагов можно убедить в самых невероятных и – главное – опасных вещах. Они же как губка впитывают все самое радикальное (я не зря упомянула об этом в присутствии Клавдии Михайловны, чтобы хотя бы прощупать основную концепцию и принципы ее политического движения), то, что сможет СРАЗУ изменить многое в нашей жизни. А если еще к этим тезисам присовокупить положения, основанные на инстинкте самосохранения, то источник раздражения народных масс будет в одночасье задушен руками вот такого молодняка. Говоря проще, если дать им в руки оружие и сказать, кого штурмовать, то может пролиться кровь многих тысяч людей.