Куда ты пропала, Бернадетт? - [81]

– Так странно, – только и смогла вымолвить я.

– Сейчас подходящий момент, чтобы сообщить тебе кое-что еще более странное?

– Думаю, да.

– Су-Линь беременна.

– Что?

– Ты слишком мала, чтобы понять, но это была всего одна ночь. Я слишком много выпил. Все кончилось, не успев начаться. Я знаю, это звучит… как бы ты сказала… отвратно?

– Я никогда не говорю «отвратно».

– Только что сказала. Ты сказала, что так пахнет у Кеннеди дома.

– Правда беременна?

– Ага.

Бедняга, он выглядел так, как будто его сейчас вырвет.

– И значит, твоя жизнь, в сущности, кончена. – Мне стыдно, но я почему-то улыбалась.

– Не буду отрицать, это приходило мне в голову. Но я стараюсь это так не называть. Предпочитаю думать, что моя жизнь изменилась. Наши жизни. Моя и твоя.

– Значит, у нас с Линкольном и Александрой будет общий брат или сестра?

– Ага.

– Вот жесть.

– Жесть! Терпеть не могу, когда ты произносишь это слово. Но это и правда жесть.

– Пап. Я тогда назвала ее Йоко Оно, потому что она поссорила «битлов». Не потому, что она азиатка. Я не хотела.

– Я знаю.

Хорошо, что там был тот сопливый тюлень: мы могли смотреть на него, а не друг на друга. Но потом папа взялся за глазные капли.

– Пап, ты только не обижайся, но…

– Но что?

– У тебя слишком много примочек. Я даже запомнить их все не могу.

– Хорошо, что тебе не приходится этого делать, правда?

Мы посидели немного молча, а потом я сказала:

– В Антарктике мне больше всего нравится, наверное, просто сидеть и смотреть.

– Знаешь почему? Когда человек подолгу смотрит на горизонт, его мозг вырабатывает эндорфины. Это как эйфория у бегуна. А сейчас мы все живем, уставившись в экраны в двенадцати дюймах от носа. Неплохая смена обстановки.

– У меня идея. Надо изобрести такое приложение, чтобы ты смотрел в телефон, а твой мозг думал, что ты смотришь на горизонт. Чтобы эйфория бегуна возникала от набора эсэмэсок.

– Что ты сказала? – Папа повернул ко мне голову. Было слышно, как в ней бешено закрутились шестеренки.

– Не смей красть мою идею! – Я пихнула его в бок.

– Считай, что я тебя предупредил.

На это я ничего не ответила, если не считать бурчания. Потом пришел Чарли и сказал, что пора возвращаться.

За завтраком Ник, счетчик пингвинов, снова спросил, не хочу ли я ему помогать. Звучало интересно. Нам надо было отплыть раньше всех в отдельном «зодиаке». Ник разрешил мне постоять за рулем. Ника лучше всего описывает слово «никакой». Некрасиво так говорить, но это, в общем, правда. Когда он советовал мне широко сканировать горизонт – туда-сюда, туда-сюда, как прожектор, – то проявил нечто вроде индивидуальности. Рассказал, что, вернувшись домой после первой поездки в Антарктиду, после того, как он тут водил «зодиаки», он первым делом попал в аварию, потому что смотрел то налево, то направо, то налево, то направо и в конце концов въехал в зад идущей впереди машине. Но это все же не индивидуальность. Это просто авария.

Он высадил меня возле колонии пингвинов Адели и вручил лист со спутниковой картой, на которой были отмечены какие-то границы. Карта была сделана на основе исследования месячной давности – тогда другой ученый считал яйца. Моей задачей было выяснить, из скольких вылупились птенцы. Ник оценил размер колонии.

– Похоже, размножение не состоялось.

Меня поразило, как буднично он это сказал.

– Что значит «не состоялось»?

– Адели запрограммированы на то, чтобы из года в год откладывать яйца в одном и том же месте. Весна в этом году была поздняя. Во время их гнездования земля была еще под снегом. Похоже, птенцов нет.

– Да откуда вы знаете? – Я совершенно не понимала, откуда он это взял.

– Это ты должна узнать. Наблюдай за их поведением, потом расскажешь, что увидела.

Он оставил мне приборчик с кнопкой и ушел к другой колонии, обещав вернуться через два часа. Адели, наверное, самые милые из пингвинов. У них угольно-черные головы, а вокруг черных глазок нарисованы ярко-белые круги, словно оправа. Я начала с верхнего левого угла и нажимала на кнопку каждый раз, как видела серый пушистый комок, выглядывавший между ног Адели. Клац, клац, клац. Я прошла по верхнему краю отмеченной на карте области, потом спустилась ниже и пошла в обратном направлении. Надо было следить, чтобы не посчитать одно и то же гнездо два раза, а это очень трудно, потому что гнезда не расположены аккуратными рядами. Закончив, я посчитала все заново и получила тот же результат.

Вот что удивило меня в пингвинах: грудки у них не чисто-белые, а в оранжевых и зеленых пятнах полупереваренного криля и водорослей, которыми они пачкаются, когда отрыгивают пищу для птенцов. Кроме того, пингвины воняют! А еще они орут. Иногда воркуют, это очень умиротворяющий звук, но в основном скрежещут. Пингвины, за которыми я наблюдала, большую часть времени ковыляли туда-сюда, воровали друг у друга камни, а потом жестоко дрались и клевали друг дружку до крови.

Я вскарабкалась по скалам повыше и огляделась. Вокруг бесконечно тянулся лед во всех возможных видах: ледяные реки, береговой припай, айсберги и просто глыбы льда в стылой воде. Воздух был такой холодный и такой чистый, что даже вдали лед можно было разглядеть во всех подробностях. Такое спокойствие, необъятный простор, умиротворение и потрясающая тишина – я могла бы сидеть там вечно.